Ростов Великий

Замыслов Валерий Александрович

— Пардусом? Это что — одна из пород гончих собак?

— На сей раз ты не угадал, Василько. Пардус — быстроногий азиатский гепард. Его подарил моему отцу один из половецких ханов. Ты бы только глянул, что это за увлекательная охота! Пардуса я непреложно вставлю в свое «Слово». У меня уже и строка придумана: «На реке на Каяле тьма свет покрыла: по Русской земле простерлись половцы, аки пардусы».

— Замечательно сказано, Мария. У тебя богатое воображение.

— Не знаю, Василько. Но я часто не сплю ночами и представляю разные красочные картины: дружина Игоря едет по степи. Горят на солнце червленые щиты, поблескивают доспехи, клекочут могучие степные орлы. Вижу яркие маки, мягкий седой ковыль, колючее перекати — поле, высокие курганы, безглазые каменные бабы…А вот и сама битва. Лязг мечей и сабель, крики и стоны раненых, ржание коней, кровь, заливающая вытоптанную степь. Вижу умирающих

от жажды воинов, с воспаленными глазами и иссохшими губами, кои из последних сил пробиваются к спасительной воде. Князь Игорь тяжело ранен, но он неистово сражается с погаными. Но погибель дружины неизбежна. Природа скорбит. От печали и горя склоняются к земле деревья и поникает трава…А иногда я слышу плач Ефросиньи Ярославны. Она плачет рано поутру, смотря с городской стены Путивля в чистое поле. О ветер сильный! Для чего легкими крыльями своими наносишь ты стрелы ханские на воинов моего друга? Разве мало тебе веять на горах подоблачных и лелеять корабли на синем море? Для чего, о сильный, развеял ты веселие мое? О Днепр славный! Ты пробил горы каменные, стремяся в землю Половецкую. Ты лелеял на себе ладии Святославовы до стана Кобяка. Принеси же и ко мне друга милого, чтоб не посылала я к нему рано утром слез моих в синее море! Любящее сердце Ярославны горюет и тоскует, и предчувствует беду. Тут и зловещая кукушка закуковала, и ласковое солнышко упряталось в черные тучи. Господи, что с милым Игорем?! Спаси и сохрани его!..Как же близки мне ее смятенные мысли, Василько. Когда ты уходил в походы, я всегда была в отчаянии и не находили себе места. Я также стояла на стене и вглядывалась в заозерную одаль. Думаю, что плач Ярославны у меня должен получится. Мне не надо ничего додумывать.

— Мне кажется, Мария, что плач Ярославны будет у тебя самым прекрасным местом «Слова». Ты действительно его выстрадала. Но ответь мне: почему ты княгиню называешь Ярославной, а не Ефросиньей? Не чересчур ли почтительно? Она что — была уже немолодой женщиной?

— А разве ты не знаешь, сколько ей было лет?

— Совершенно не знаю. Да и не к чему этим интересоваться. Ну, прожила с Игорем лет пятнадцать — двадцать. И что в этом необычного?

— Ах, милый ты мой супруг. Как мало ты знаешь о женах Ольговичей. Ефросинья — вторая жена Игоря, и прожил он с ней чуть меньше года. Князь Игорь овдовел в 33 года и вскоре женился на шестнадцатилетней Ефросинье, дочери именитого князя Ярослава Владимировича Галицкого, по прозвищу Осмомысл. Это был очень мудрый и влиятельный князь, много сделавший для усиления своего княжества. Послушай, как я хочу сказать о нем в своем «Слове»: «Ярослав Осмомысл Галицкий! Высоко сидишь ты на своем златокованном столе; ты подпер горы Венгерские своими железными полками, заступил путь королю венгерскому, затворил ворота к Дунаю, отворяешь ворота к Киеву!» Сам же Ярослав Осмомысл был женат на Ольге, дочери Юрия Долгорукого. Но, к сожалению, жизнь его с женой складывалась дурно, и тогда он завел себе любовницу Настасью. А дальше следует интригующая история, полная приключений и трагизма. От Настасьи родился сын Олег. Когда он подрос, княгиня со своим законным сыном Владимиром и некоторыми галицкими боярами, не выткрпев унижения мужа, уехала из Галича в Польшу. Прожив восемь месяцев с матерью, Владимир пошел на Волынь, где думал временно поселиться, но на дороге его встретил гонец от бояр из Галича: «Ступай домой, Владимир Ярославич. Отца мы твоего схватили, свиту его перебили, полюбовницу Настасью сожгли на костре, а сына её сослали в заточение». С Ярослава взяли клятву, что будет жить с княгинею, как подобает законному супругу.

Чекрез тринадцать лет Ярослав Осмомысл крепко занедужил. Чувствуя приближение смерти, он собрал бояр, белое духовенство, монахов, покаялся в грехах и изложил свою волю: «Я одною своею худою головою удержал Галицкую землю, а вот теперь приказываю свое место Олегу, меньшому сыну моему, а старшему Владимиру, даю Перемышль». Владимир вместе с боярами присягнули умирающему Осмомыслу, но тотчас после его кончины Владимир и бояре нарушили клятву и выгнали Олега из Галича, а Владимир сел на отцовском и дедовском столе. Но бояре вскоре увидели, что крепко ошиблись в своем выборе. Владимир, по словам летописца, любил только пить, а не любил думы думать со своими боярами. Он отнял у попа жену и стал жить с ней, которая родила ему двоих сыновей. Мало того, приглянется ему чья-нибудь жена или дочь, возьмет насильно.

Недовольные бояре обратились к ближайшенму соседу, Волынскому князю Роману Мстиславичу. Тот хоть и находился в близком родстве с Владимиром, — дочь его была выдана за старшего сына князя Галицкого, — но задумал помочь боярам, чтобы самому утвердиться на галицком столе. Роман и бояре

собрали многие полки, утвердились крестным целованием, и всё же не посмели явно восстать на Владимира и убить его. Заговорщики придумали иной путь: «Князь! Мы не на тебя встали, но не хотим кланяться попадье и решили убить её. А ты, где хочешь, там и возьми жену». Владимир, опасаясь, чтобы и его любовницу не постигла та же участь, какая постигла Настасью, забрал много золота и серебра, попадью, двоих сыновей и сбежал в Венгрию. Извини за небольшое отступление, Василько.

— Любопытное отступление, Мария… Но насколь искренен плач юной Ярославны, коя прожила с Игорем чуть меньше года.

— Искренен, Василько. Еще в Чернигове мне много рассказывали, как горячо и беззаветно полюбила своего мужа Ярославна. О том же мне поведали и люди из Новгород — Северского. Ее любовь была глубока и всепоглощающа. Поэтому, повторю, что «плач Ярославны» мне очень близок, и ничего не надо додумывть. А вот о князе Игоре… В его время он был не только умным и отважным, но и самым почитаемым князем на Руси.

— Отец отзывался о нем, как о достойном человеке.

— И не только твой отец, Василько. В черниговской библиотеке монах Порфирий отыскал летопись, в коей было сказано: «Сей муж своего ради постоянства любим был у всех, он был муж твердый». Это не пустые слова. Князь Игорь заслужил их. Когда он многие годы обращался к единению всех русских князей, то думал о великой процветающей державе, способной отразить любое нашествие. Такой вывод он сделал из своего героического и трагического похода. Его поражение не какой-то частный случай, а беда всей земли Русской. Нельзя отстоять Отечество в одиночку. Только единение князей принесет славу русскому оружию. Будучи знатным и влиятельным князем, Игорь помышлял о том, чтобы все удельные князья объединились вокруг его имени, и если бы это произошло, то жили бы мы сейчас в могучей Руси, под началом единого государя. Но этого не захотели ни Всеволод Третий, ни другие князья — властолюбцы. Кто во что горазд, тот в то и трубит. Напади сильный враг — никому не устоять. Но то ж беда для Руси.

— Похвально, Мария. Может, ты станешь второй княгиней Ольгой?

— Шутишь, Василько. Куда уж мне до великой Ольги.

Глава 5

ПОКАЯЛЬНИК

Угожи — вотчинное село боярина Неждана отсеялись, к старосте прибыл боярский тиун и молвил.

— Боярин повелел тебе, Лазутка, рыбу из погребов доставать. Пора!

— Пора, — кивнул Лазутка.

Погреба со льдом издавна находились во дворе «Мстиславова терема», и когда князь Василько Константинович передал Угожи во владение Корзуна, то «терем» со всеми его хозяйственными службами, перешел боярину.

Рыбу заготавливали с начала зимы. Всем селом выходили на озеро Неро и принимались за лов. Рыбу забрасывали снегом и поливали водой, пока она не замерзнет, а затем свозили на свои дворы и укладывали под открытым небом крест-накрест, как поленья. Пятую долю рыбы (боярский оброк) увозили в погреба «Мстиславова терема».

Мороженую рыбу мужики возили на санях в Ростов и в отдаленные (от Неро) поселения, и продавали. Покупали охотно: после оттаивания рыба, пролежавшая даже пять или шесть месяцев, выглядела так же прекрасно, как будто только что была выловлена из воды.

Весной и летом рыбу на продажу привозили на телегах, наполненных льдом, в коем она была замурована.

Рыба для мужика и ремесленника — второй хлеб. Ею спасались в страшные голодные годы. Но мужики ведали: сия спасительная снедь во многом зависит от Батюшки Водяного. Этот нечистый бес сидит не только в омутах и бучалах, но и в озере. Он ходит нагой и косматый, с зеленой бородой, он — содруг лешему и полевому, недруг домовому, но злее их всех, и ближе в родстве с нечистой силой. Надо всенепременно угостить водяного, когда тот просыпается от зимней спячки в Никитин день [139] . Упаси Бог не задобрить! Водяной так осерчает, что не видать тебе ни карася, ни окуня, ни щуки.

139

3 апреля.

Мужики за три дня до угощения приходили к старосте, сдергивали с патлатых голов шапки и упрашивали:

— Никитин день на носу. Ты бы сходил, Лазута Егорыч, в лес на сохатого.

Мужики знали к кому обращаться: староста и лес изрядно ведает, и искусный охотник.

Лазутка никогда селу не отказывал. Вот уже шестой год (как боярин Корзун поставил его старостой) он, прихватив с собой троих мужиков, ходил охотиться на сохатого, и каждый раз был добычлив. Удалось убить лося и на сей раз.