Ростов Великий
Шрифт:
Всегда хмуро встречал такие вести ростовский князь. Вновь усобица! Когда же князья перестанут терзать многострадальную Русь?! Но в поход идти придется: отказ заставит великого князя двинуть свое войско на Ростов. Но это опять-таки усобица, коя приведет к неминучим бедствиям.
Поддерживает Василька и епископ Кирилл. Он не боится осуждать великого князя и часто твердит усобникам:
— Молю вас, не погубите Русской земли! Коль будете воевать между собою, поганые возрадуются и возьмут землю нашу, кою отцы и деды стяжали трудом своим великим и мужеством.
Мольбы
22 мая 1226 года умер Владимиро-Суздальский епископ Симон. Многие полагали, что его место займет влиятельный Кирилл. Но шли дни, а великий князь так и не отправил епископа в Киев для поставления к митрополиту всея Руси. Больше того, Юрий Всеволодович не захотел, чтобы Кирилл оказался вместе с Васильком во Владимире.
«Надо оградить моего племянника от этого златоуста, — раздумывал великий князь. — Слишком много воли взял. Чернь и попы его чтят, и коль митрополит рукоположит его на Владимиро-Суздальскую епархию, то Кирилла и вовсе будет не достать. Но тому не бывать! Он, великий князь, ни с кем делиться властью не намерен. Надо уговорить в Киеве Кирилла (киевский митрополит носил тоже имя), чтобы он не благоволил к ростовскому епископу. Есть кого поставить…Хотя бы соборного попа Митрофана, кой во всем будет потакать великому князю».
Юрий Всеволодович всегда добивался, чтобы церковь была послушным орудием в его руках. Да и только ли он? Каждый удельный князь норовил подмять под себя пастыря.
Не всегда Юрий Всеволодович ходил в челе войска, но на сей раз, он двинулся в поход с большой охотой, хотя поход для него был всего лишь предлогом: главное — вовлечь киевского митрополита к примирению двух князей. Кирилла надо использовать в своих целях.
В княжеском саду всё цветет, благоухает. Воздух хрустально-чистый, живительный.
Юная княжна Мария раскачивается на качелях и задорно восклицает:
— Наддай!.. Еще наддай, Любава!
Качели все выше и выше, у княжны захватило дух. Славно-то как!
Пришла старая мамка Устинья, погрозила Любаве клюкой:
— Буде, неразумная! Загубишь дитятко. Буде!
Боярышня отошла от качелей, но княжна напустила на себя недовольный вид.
— И всего-то ты, мамка, пугаешься. Я ж не впервой на качелях.
— Береженого Бог бережет, дитятко…Аль я не сказывала, чего с дочкой боярина Вахони приключилось?
Мария глянула на боярышень и прикрыла улыбку ладонью. Мамка уже в который раз напоминала о «зло-несчастной боярышне» Феклуше.
— Не сказывала, мамка, не сказывала.
— Не сказывала?.. Запамятовала, старая. Так вот, послушай. В прошлое лето, после первого Спаса, [57] Феклуша в саду на качелях сидела да семечки лузгала, а с дерева яблоко, вот эконькое, —
57
Первый Спас — 15 августа.
Княжна и боярышни громко рассмеялись. Мамка же сердито застучала клюкой:
— Буде ржать, глупые! Феклушка-то едва не окочурилась.
Девушки рассмеялись пуще прежнего, но тут появилась запыхавшаяся сенная девка и возбужденно крикнула:
— Едут!
Девушек как ветром сдуло. Прибежали к терему, а затем по крыльчикам и сенями, переходами и лесенками поднялись в башенку-смотрильню.
Княжна еще намедни изведала, что в Чернигов едет сам Великий князь с братьями и племянниками. Батюшка сказывал: Юрий Всеволодович ополчился на Олега Курского, кой помыслил на Чернигов подняться.
Войско длинной серебристой змеей вползало в распахнутые настежь ворота крепости. (Великий князь перед Черниговом приказал дружине облачиться в кольчуги и шеломы, дабы торжественно, с блеском войти в город).
— Какая сильная рать, — молвила Мария. — Едва ли теперь Олег Курский пойдет на моего батюшку.
Дружина, миновав ворота, осталась в посаде, а великий князь, с князьями и боярами, въехал в детинец. Теперь каждого всадника хорошо видно. Девушки с неподдельным любопытством разглядывали знатных ростово-суздальских властителей. Рядом с отцом княжны (он встретил великого князя еще за версту от города) ехал, сверкая золочеными доспехами, Юрий Всеволодович. Грузный, величавый, на гордом белогривом коне.
— Глянь, княжна, какой пригожий, — с улыбкой наклонилась к Марии ближняя боярышня Любава.
— Великий князь?.. Ничего пригожего.
— Да нет. Вон тот, что шелом снял… Зришь? На коне чубаром.
— Зрю.
— Ну и как?
Мария пожала плечами, хотя молодой всадник ей и в самом деле приглянулся: на полголовы выше великого князя, осанистый, русокудрый.
— Кто-то из племянников, — продолжала Любава. — Ну, ей Богу, пригожий, — и залилась румянцем.
Отец Любавы, боярин Святозар, сложил голову на Калке. Убитая горем мать постриглась в монастырь. Любава же осталась при княжне. Веселая, жизнерадостная боярышня пришлась по душе князю Михаилу Всеволодовичу Черниговскому.
А затем был пир. И каких только питий и яств на столах не было! (Черниговское княжество одно из самых богатейших на Руси. Земля жирная, плодородная, воткни кол — без навоза вырастет. Чего и говорить — цветущее, изобильное княжество. Лакомый кусок не только для чужеземца-ворога, но и для любого русского князя).
Юрий Всеволодович, вальяжный, степенный, говорил негромкие речи, отпивал вино из золотой чары, а в голове его всё крутилась и крутилась одна назойливая мысль: он хоть и женат на родной сестре Михаила Всеволодовича, но шурин не шибко-то ему и кланяется. Человек он властный и гордый, и надо его еще крепче привязать к себе.