Ростов. Лабиринт

Бортникова Лариса

Два наследника, два первенца, два принца стояли лицом к лицу и ненавидели друг друга со всей силой своих пылких сердец. Цыба подумал, что, попади он сейчас под перекрестье взглядов, превратится в горстку серого пепла. Был Цыба — нет Цыбы. Поэтому он набрал внутрь побольше воздуха и просто перестал дышать. Молчал, облокотившись о потертые перила крыльца, Роберт. Макар отвечал спокойной, но все же чуть наглой ухмылкой. Они были похожи на молодых волков, обнюхивающихся, взъерошенных и не знающих еще, случится ли бой, или обойдется так. Воздух звенел от напряжения, небо стало вдруг угрожающе низким, но все же ни один не желал ни броситься на врага первым, ни

повернуться спиной. Так бы они и стояли еще невесть сколько, но тут за окном мансарды мелькнул тонкий девичий силуэт. Скрипнула рама, окно приоткрылось, наверху вспыхнул яркий свет, освещая улицу и стоящих перед крыльцом «гостей». Макар непроизвольно дернул подбородком.

— Чер-р-рт с вами. Топайте дальше к своим… Парамоновским, — пробурчал Роберт, довольный, что игра в гляделки прекратилась не по его инициативе, и демонстративно положил ладонь на дверную ручку.

— Тебя не спросили, Бобр-джан, — парировал Макар, но тоже без прежнего задора — все, что хотел, он выяснил и теперь планировал вернуться домой и спокойно подумать. — Ладно. Мы пошли. Гудбай, Америка.

Медленно, не разворачиваясь, Макар шагнул назад, наткнулся на Цыбу и посторонился, чтоб дать тому место для отходного маневра, однако толстяк почему-то воспринял это как приглашение к дискуссии и, неожиданно осмелев, выскочил вперед.

— Откуда знаешь, что к Парамоновским? Следил за нами, параноик? Тортилла разноглазая!

— Что? Кто?

Роберт вздрогнул. Его правая ладонь скользнула к левому запястью, схваченному шипастым кожаным браслетом, опасно блеснул металл, и тут подслеповатый Цыба неожиданно завопил:

— Атас, Шорох! У Бобра кастет… Рукоятка! Точно она! Атас!

Макар дернулся к поясу. Ткнул рукой в нашпигованный бесполезными гаджетами карман — непроизвольно, по привычке и без всякого смысла. Он давно пообещал отцу на себе железа не носить, поэтому пчак держал в бардачке, а цепь с бойком отдал младшему братишке — ему нужнее. Ремень! Сейчас кстати пришелся бы дедов армейский ремень с заточенной бляхой, вот только батя попросил…

— Ата-а-ас! Дави носорога!

Цыба согнулся пополам и рванул к крыльцу. Неуклюже запрыгнул на верхнюю ступеньку, сунулся с разбегу башкой в живот Роберту, замолотил кулаками, тыча куда ни попадя. Лягнул армянина в голень, замахнулся снова. И тут же отлетел вбок, получив точный удар в левый висок. Тело Цыбы обвисло, перевалилось через перила и глухо шлепнулось на бетонную отмостку. Раздался хруст — не то лопнула деревянная перекладина, не то треснула Цыбина башка. Что-то звякнуло. Как будто монетка покатилась по крыльцу. Макар не видел что. Он был уже на крыльце: жаркий, злой и готовый биться насмерть. Замах правой, выдох, удар в солнечное сплетение… Бей! Бей! Бей! — стучала в висках кровь, бешенство подкатило к горлу, слюна стала почему-то железной на вкус. Замах! Удар! Костяшки заныли. Еще удар! Бей! Бей… Роберт ловко ушел влево, наконец-то закрылся. Макар не почувствовал, понял, что ему вмазали ребром ладони под ухо — сильно, умело. Загудела и пошатнулась земля. Шажок в сторону, назад… черт! Нога соскользнула со щербатой ступеньки. Вторая нога… еще ступенька. Черт! Полсекунды, чтобы вернуть равновесие. Макар сгруппировался, готовый принять пинок в лицо. Четкий пинок… Безжалостный. Он бы пнул именно так. Вот же тварь этот Бобр — умело бьется! Бей! Ну, бей. Бей же.

— Роберт! Баваканэ! Хватит! В дом.

«Не бойся боли. Сегодняшняя боль завтра станет твоей силой», — говорил отец, укладывая Макара одним точным ударом на маты. Макар вскакивал на ноги и кидался

вперед. Снова падал. Снова вскакивал…

Макар вздернул подбородок, все еще ожидая, что вот-вот чужой ботинок окажется где-то у него в мозгах, и недоуменно уставился на грузного старика, стоящего там, где еще три секунды назад замер в бойцовской стойке Бобр.

— Ты. Забирай своего шакала и ступай. Тебе тут не место.

— Я вообще-то не закончил, — в голосе Макара все еще хрипела ярость, но не будешь же драться с пенсом, пусть даже это сам Торос Ангурян — дед Роберта и наверняка тоже та еще сволочь.

— Шорох, ты жив? — застонало где-то под крыльцом. — Мы победили? Ты Бобра убобрил?

— Погоди, Цыба. С дедулей за территориальные разногласия перетру.

— Еще раз говорю. Иди домой. К-к-кх-х к своим, — в горле у деда словно запершило ненавистью.

Макар сплюнул под ноги и, не сказав больше ни слова, направился в обход крыльца к Цыбе. Тот стоял, прислонившись к кирпичной стене, весь потрепанный, в каких-то засохших розовых лепестках и семечной шелухе. Одной рукой Цыба прикрывал стремительно опухающий глаз, второй размахивал перед собой, словно отбиваясь от привидений.

— Это я, Цыба. Всё путем. Ары слиняли. Никого больше нет. — Макар быстро взглянул на крыльцо и, убедившись, что старик исчез, принялся отряхивать друга. — Ну? Какого хрена на Бобра попер? Где ты там кастет увидел?

— Я ж без очков. Темно. Мне показалось.

— Показа-а-алось. Тогда креститься надо было, а не в махач лезть. Но ты все равно красава! Годно бился! Еще эта тортилла разноглазая. Откуда только тебе в голову такое пришло?

— Я… Я это. Да черт знает. Но смешно же.

— Ни разу не смешно. Ладно. Потопали отсюда. Тьфу! Стой. У тебя к штанам репейник прилип.

— Сейчас, — Цыба попробовал нагнуться, но тут же пошатнулся и схватился за Макара.

— Не рыпайся.

Макар нагнулся, чтобы отодрать от Цыбиных штанов комок засохших репьев, и вдруг увидел, что в прозрачной лужице, под висящим над самой землей горлышком водосточной трубы, лежит и тускло поблескивает круглая металлическая штуковина размером с двухрублевую монету. Макар еще подумал, что если монетка кверху орлом — то это на удачу, а решкой — не стоит даже трогать. Он присел на корточки, подцепил штуковину двумя пальцами и рассмеялся забавному совпадению — это была сувенирная фигурка черепашки из непонятного сплава.

Опустив черепашку в карман жилета, Макар обнял Цыбу за плечи и осторожно повел прочь. Еще два месяца назад он бы остался здесь до конца. Пинал бы двери и бил бы окна булыжниками, до тех пор пока кто-нибудь не вышел бы и не ответил бы за Цыбу и ноющую шею. Он выдернул бы с Театральной братанов-байкеров, и они гоняли бы по улице до самого рассвета, сняв к чертям все глушители. Он наслал бы гниловских бомжей, посулив каждому по штуке, лишь бы они устроили из стен ангуряновского дома клозет. Но то два месяца назад. Сейчас у Шороха имелись дела поважнее.

Настолько важные, что он не стал даже оборачиваться, чтобы окинуть ангуряновскую нору презрительным взглядом. Не обернулся. А зря. Иначе заметил бы, что из окна мансарды за ним пристально наблюдает кто-то очень любопытный.

Глава вторая. Мукомольный

Шли зигзагами, расхлябанно. «Как гопники датые», — злился про себя Макар и украдкой массировал шею. Цыбу все сильнее вело: он пошатывался и загребал пыль ботинком, но не переставал воинственно бормотать под нос: «А хорошо все ж ты ему приложил… Да и я».