Рота Его Величества

Дроздов Анатолий Федорович

— Я знаю, как ты оказался в Союзе, — сказал вполголоса.

Илья нахмурился.

— Это была провокация. Ее разработал и провел лично Семенихин. Был изготовлен фальшивый документ о беременности Улы, его передали Александре, снабдив соответствующим комментарием.

Илья молчал.

— Разоблачила провокацию сама Александра. Она приезжала ко мне, после того как ты исчез. Спрашивала…

— Зачем ты это говоришь? — перебил Илья.

— Я подумал… Она переживала.

— Она сообщила, что между нами произошло?

— Без подробностей.

— Тогда сам расскажу.

Я ей сразу сказал, что бумажка — фальшивка! Я пытался убедить, что меня оклеветали. Она не стала слушать! Женщина, которую я полюбил и собирался сделать своей женой, поверила клеветникам, а не мне! И потом… Если б она кричала, топала ногами, называла меня подлецом, я бы простил. Но мне заявили, что я плебей! Что я родился свиньей. Меня, видишь ли, на помойке нашли, отмыли, приодели, позволили любить высокородную даму, а я не оправдал высокого доверия. Горчаков меня предупреждал, только я, дурак, не послушал. Повелся на красоту, как последний лох… Она помешана на чистоте крови, свихнула мозги в этом дурацком институте! Завтра тысячи веев отправят в окопы, они станут умирать за привилегии ари? Какие, на хрен, уздечки?! Если мы хотим, чтоб армия воевала, указ о привилегиях надо отменить, и чем быстрее, тем лучше! Иначе веи повернут штыки!

— Может, тебе поговорить с ней… — начал Зубов, но Илья перебил:

— Если хочешь, чтоб мы дружили, не вспоминай о ней больше!

Зубов кивнул.

— Меня тревожит Семенихин, — сказал задумчиво. — Что он задумал? Де-факто он второй человек в Союзе — и вдруг возится с каким-то ари. Лично помог тебе бежать, а прежде сам же сманил. Не думаю, что он чувствовал вину.

— Он так и сказал, — усмехнулся Илья, — его работа не знает сантиментов.

— Он понимал, что разгадаешь их план?

— Наверняка.

— Тем не менее устроил вам побег. Зачем?

— Думаю, не хочет, чтоб Союз победил. Если это произойдет, положение генсека окрепнет, и высшего поста Семенихину не видать. Поражение тоже не мед: им придется отдать рудники, а тот, кто это сделает, на посту не задержится. Страна потеряет стабильность, начнутся бунты, погромы, это кончится или распадом, или появлением местного Гитлера. Вспомни Германию двадцатых годов! У Семенихина на уме нечто иное. Он так и сказал: «Войны кончаются не так, как надеются те, кто их развязывает».

— Мудро! — сказал Зубов. — Ладно! Едешь со мной?

— Непременно! Соскучился по кузенам! — Илья улыбнулся.

«Повезло этим веям! — подумал Зубов. — У меня такого старшего брата не было…»

* * *

По прибытии в Петроград Зубов не поехал в управление. Заскочил к себе, облачился в парадный мундир и сказал кучеру адрес. Добужинская оказалась дома, лакей провел жандарма в гостиную. Александра вышла сразу. Зубов коснулся губами протянутой ручки и ощутил, что та дрожит.

— Илья в Петрограде! — сообщил в ответ на немой вопрос.

Ее губы дрогнули, но она сдержалась.

— Давно?

— Только приехал.

— Он…

— Я рассказал ему все! — поспешил Зубов, не в силах терпеть ее взгляд. — Как было! И то, что вы сами разоблачили фальшивку, и то,

что после искали его.

— Что он ответил?

Зубов замялся.

— Говорите! Я жду!

— Он не намерен продолжать отношения.

— Вы уверены?

— Он даже запретил мне говорить о вас!

— Но почему? — Александра заломила руки. — Что я сделала?

— Назвали его плебеем. Дали понять, что он не достоин вас.

Лицо ее перекосилось. Зубов отвернулся к окну, но, к его удивлению, рыданий не последовало. Даже всхлипываний. Когда он вновь глянул на Александру, лицо ее было прежним. Ну, почти…

— Спасибо, Яков Сильвестрович! — сказала она. — Вы взяли на себя труд… Вы были не обязаны…

— Александра Андреевна! — перебил Зубов. — Не надо меня благодарить! Я сделал это из личных побуждений! Если хотите знать, я здесь не затем, чтоб сообщить печальную весть.

— Зачем же еще? — удивилась она.

— Предложить вам руку и сердце!

Она замерла, изумленная.

— Я люблю вас! — продолжил Зубов. — Давно и безнадежно. Я не мог сказать вам этого ранее: вы были невестой Горчакова. Я собирался объясниться после разрыва помолвки, но меня опередили. Я понимаю: сейчас не время для подобных признаний, но я боюсь снова опоздать. Илья — мой друг, я не стал бы отбивать у него невесту, но между вами все кончено, и я решился. Я понимаю: это неожиданно для вас, потому не тороплю с ответом. Подумайте! Я не богач, но состоянием располагаю. У меня солидное положение, и я сделаю все, чтоб вы ни в чем не нуждались. Я окружу вас заботой и лаской…

— Яков Сильвестрович! — воскликнула Александра. — Как вы можете! Ведь вы знаете, что я с Ильей!..

— Для меня это не имеет значения! Я никогда не попрекну вас прошлым! Если вы ждете ребенка…

— Я никого не жду!

— Если б вдруг ждали, я бы принял его, как своего! Это был бы мой сын или дочь! Поверьте!..

— Замолчите!

Зубов поперхнулся. Глаза ее горели гневом.

— Знаете, кто вы? Гиена! Это животное нападает на других, когда те ранены или больны. Так и вы! Вы не в состоянии соперничать ни с Горчаковым, ни с Князевым, но теперь, когда они оставили меня и я ослабла от горя, решили воспользоваться моментом. Вместо того чтоб поддержать меня, захотели обладать. Это непорядочно! Это низко! Я была лучшего мнения о вас. Подите прочь!

Зубов не помнил, как оказался на улице. Очнувшись, увидел, что стоит у дома, сжимая фуражку в руках. Нахлобучив ее на голову, Зубов вскочил в экипаж.

— В управление! — велел кучеру.

«Прав Илья! — думал он дорогой. — Она невозможна! И на что я, старый дурак, польстился? Как последний лох, по словам Ильи! Это надо же: гиена! Ведь от чистого сердца сказал! На беременной бы женился! Не попрекнул бы никогда! Нет, выгнала! И они обижаются, что мы женимся на вейках! С Гордея пример надо брать! Найти себе веечку, кроткую, милую, любящую, и забыть об этих привилегиях. Илья верно говорит: указ о чистоте крови отменят, ИСА закроют, пусть тогда ищет пропитание! Не хотела за полковника, пойдешь за сапожника. Будешь щи ему варить, а он тебя — шпандырем!»