Рота Его Величества
Шрифт:
К его удивлению, капитан не стал орать, топать ногами и грозить ему расстрелом.
— На этот счет у меня есть указание, — сказал спокойно. — В случае отказа охраны покинуть объект уничтожить ее. Со мной рота. Мои люди уже окружили склад, твои часовые на прицеле. Стоит раздаться выстрелу, и они откроют огонь. Часовой, что за твоей спиной, давно на мушке, он не успеет поднять ружье. Хочешь ты этого, лейтенант, или нет, но склад я взорву. Людей только жалко. А тебе?
Сомов почувствовал, что вспотел.
— Товарищ капитан! — сказал жалобным тоном. — Хотя б расписку от вас!
— Это пожалуйста! — согласился Князев.
Они зашли
«Склад лейтенанта Сомова взорван мной, капитаном Князевым, по приказу командования».
Поставил дату и расписался.
— Годится?
Сомов схватил журнал и сунул в планшет.
— Поблизости есть еще склады? — спросил капитан.
— В городке в пяти километрах отсюда, — сказал Сомов, мгновенно сообразив, что в случае чего отвечать придется не одному. — Большие строения на окраине.
— Эти сожжем! — пообещал капитан и поднес к глазам часы на запястье. — У тебя пять минут, лейтенант! Время пошло!
Когда ровно через пять минут Сомов во главе перепуганного взвода подбежал к шлагбауму, здесь царила суета. Машины, развернувшись капотами в противоположную сторону, рычали моторами, у штабелей со снарядами сновали солдаты в пятнистой форме, один, тряся гильзой от выстрела крупнокалиберной гаубицы, высевал от штабеля пороховую дорожку.
«Капитан сказал правду! — подумал Сомов. — Диверсанты наверняка привезли бы взрывчатку с собой. Однако они сильно рискуют: порох горит быстро!»
Их никто не остановил, и взвод затрусил лесной дорогой подальше от склада. Как только они скрылись из виду, капитан сказал солдату с гильзой:
— Кончай цирк! Передай подпоручику Тертышкину: пусть поджигает запалы! И чтоб через минуту все в машинах!
Только отбежав с километр, Сомов понял, что смутило его в удостоверении капитана. Эмблемы на фото были летные. Это было последней мыслью лейтенанта. Затем началось такое, что мысль у него и его подчиненных осталась одна.
Вещевые склады мы захватили просто. В уездный центр колонна ворвалась под аккомпанемент взрывающихся снарядов, городок стоял на ушах, и главный интендант, едва услыхав мою легенду, с облегчением слинял, даже не спросив документов. Мое капитанское удостоверение, выданное в Союзе, не пригодилось. Очхи поскупились со званием: капитан Новой России де-факто был майором; в Союзе сделали вид, что об этом не знают. Их можно было понять: майор, ремонтирующий моторы… Как бы то ни было, но книжечка пригодилась.
Склады расположились в огромных амбарах, ранее сюда свозили зерно, а сейчас закрома были завалены тюками с военной формой, портяночным полотном, связками новеньких ботинок, ящиками с консервами и мешками с концентратами. Сжигать это добро было безумно жалко, но у войны своя логика. Пока бойцы поливали стены складов бензином, я распорядился загрузить консервы и сухие пайки в резервный грузовик — никогда не знаешь, что понадобится. Склады запылали, мы прыгнули в машины и двинулись дальше.
С этого момента меня понесло. Легкость, с которой мы проникли в глубокий тыл противника и уничтожили два важных объекта, вскружила головы не только веям, но и их начальнику. Полученный мной приказ гласил: «Уничтожать склады противника, сеять панику в его тылу». Мы начали сеять. Ни я, ни мои подчиненные понятия не имели, как это делается, посему действовали по наитию. Центральные районы Новой России — земледельческие,
На кавалерию очхи мы напоролись, оставив за спиной очередную станицу. Большая колонна рысила нам навстречу, к счастью, мы заметили ее первыми. Приказав роте рассыпаться в цепь, я подождал, пока противник поскачет, и скомандовал: «Огонь!» Сотня автоматов ударила оглушительным залпом, после чего рассыпалась дробным, частым треском. Бойцы, которым наскучили бескровные эскапады, обрадовались возможности пострелять и лупили, пока не высадили по магазину. К тому времени стрелять было не в кого: колонна рассыпалась по полю — нахлестывая коней, очхи удирали кто куда. Рота погрузилась в грузовики и поехала к месту, где противника застал огонь. Попасть в гарцующего всадника трудно, к тому же стреляли мы издалека. На дороге лежало всего несколько тел, в основном раненые. Один очхи, видимо, свалившийся с коня, притворялся убитым, его подняли и подвели ко мне.
— Как называется ваша часть? — спросил я дрожащего солдатика.
— Маршевый батальон. Пополнение третьей дивизии.
Я сообразил, что нам повезло. Будь батальон строевым, нам пришлось бы кисло. Я вступил в бой, не определив силы врага. Случись в этой части грамотный командир, он бы понял: перед ним рота, после чего нам пришлось бы отбиваться и прорывать фронт. Борта и дверцы кабин «ГАЗов» заблиндированы бронежилетами, ружья очхи стреляют всего на триста метров, но потерь избежать бы не удалось. Грузовик не БТР. Пуля в радиатор, пули — в колеса, и мобильная часть становится пешей. После чего ее раскатывают из подоспевших минометов или орудий. Удача спасла легкомысленного дурака. Мысленно отругав себя, я велел пленному помочь раненым. Мы стащили их на обочину и поехали.
Встреча с маршевой частью была случайной: мы делали пакости в разрыве наступающих дивизий. На всякий случай я решил подстраховаться. Вызванный по рации Горчаков немедленно прилетел и спустя сорок минут доложил, что дороги свободны. На пути лежала станица, миновать ее не получалось, и я решил ехать мирно. Мы спокойно катили по главной улице, внезапно она свернула, и колонна оказалась на большой площади. С первого взгляда я понял, что попал в ловушку. Заполонившая площадь толпа и с десяток конных повозок мешали нам проехать, но это были семечки. Плотно сбившихся людей охраняли солдаты с ружьями на изготовку. При появлении грузовиков они дружно развернулись и прицелились в нас. В цепи я углядел командира, отдавшего команду. Похоже, лимит лопухов на сегодня был исчерпан.
Приказав всем оставаться на местах и действовать по обстановке, я выпрыгнул из кабины и зашагал к противнику. Черные зрачки ружей сопровождали меня. В любой момент мог прозвучать приказ… Идти было неприятно, но я заставил себя оценить обстановку. Очхи было немного: человек пятнадцать. Мои веи перестреляют их в считаные секунды. Беда заключалась в том, что стрелять было нельзя. За солдатами противника роилась толпа. Если даже без промахов, то пуля калибра 7,62, выпущенная из «калаша», пробьет тело врага и найдет жертву в толпе. За пятнадцать очхи — пятнадцать веев? Мирных жителей? Такую цену платить я был не готов.