Рота, подъём! Смешные и не очень истории от Советской армии

Лепрекон

Произнеся это, Гоша кивнул Петрухе и они, выйдя из КПП, направились мимо штаба в сторону плаца. На плацу стояли – ротный Ганихин и старшина роты, по прозвищу Стратег. Лицо ротного было злым и колючим. Стратег же смотрел отстранённо. Он мыслями был ещё в своём родном селе, откуда его буквально вырвали. Не злой был, одним словом. Ганихин молча показал рукой в направлении батальонной (к тому же – гарнизонной) гауптвахты. И парочка, изобразив вид провинившихся собак, очень медленно потопала в глубь территории части. На губу.

Войдя во двор караулки, Гоша и Петруха были встречены начкаром, прапорщиком Петренко. Он коротко бросил:

– В общую. К тем м@дакам, которых менты всю ночь ловили!

Зашли в камеру, в которой находилось уже тринадцать бойцов. Кто – то сидел на корточках, кто – то просто валялся на голом бетонном полу. Стоял жуткий запах перебродившего алкоголя, потных ног и кишечных газов. В общем – вонища была невыносимая. Гоша присел задницей на пол, облокотился спиной на стену и спросил подававшего признаки жизни Лёню, по прозвищу ТММ, спеца по сваебойным аппаратам, у которых была такая аббревиатура:

– Чего с вами приключилось?

ТММ посопел и начал рассказывать:

– Мы выскочили на улицу. Деньги были. Получка, плюс ещё со склада НЗ кое – что толкнули сразу же. В общем – попёрлись в бар. Там попили немного. Потом Колобок решил в пивнуху пойти. Ну, мы туда. Там нагрузились уже основательно. Потом, пошли на озеро. Ну…, взяли бухла с собой. Там девки, короче, кусты, ну сам понимаешь. Ну, а потом прибегает Обезьяна и орёт, что Собаку с Уксусом менты замели. Уксус сначала их раскидал, но ему дали сзади по башке. Он отключился. На Собаку навалились и скрутили. Он заорал, чтобы я вас нашёл. Надо выручать своих. Ну мы и двинули к ментовке. Пошли мы в десять рыл выручать Собаку с Уксусом. По дороге завелись не на шутку. Ещё бы!? Наших бьют!? Ну, влетели туда с ремнями, на руки накрученными. Там ментов немного было. Блокировали оружейку. Дежурный хотел по телефону с кем – то связаться, ему шнур отрезали. Ну и до кучи – пульт вырвали из пола. Злые мы были. (Здесь Гоша почему – то вспомнил Гашека и Швейка. Представил сразу себе такую картину – идут десять пьяных старых сапёров Водичек выручать друзей, которых забрал мадьярский патруль. Ей богу – страшная картина!) Ну, а напоследок мы ещё стекло у них в дежурке вдребезги разнесли. Пуленепробиваемое. Забрали Собаку с Уксусом и свалили. Пришли ночью сюда. А тут – Ганихин сидит на табуретке. Прямо на плацу. Ну и нас сразу всех сюда. Выпить есть? Гоша, трубы горят.

Гоша процедил сквозь зубы:

– Андрей Иваныч скоро самогонки передаст через окошко.

Пока он это произносил, Колобок, Чёрт и Эдик зашевелились и повернув головы в сторону говорившего, попытались что – то промычать. Гоша достал из сапога пачку сигарет, из другог, спички и закурил. С трёх сторон к нему сразу протянулось несколько рук. Он прикуривал одну за одной и вставлял дымящиеся палочки в пальцы страдальцев.

Побег Кеши Умуркулова. Часть 4

Очень скоро, со стороны окошка, выходящего во внутренний дворик гауптвахты, послышался шорох. Потом раздалось покашливание. Андрей Иваныч сиплым шёпотом произнёс:

– А кто тут выпить и закусить желает?

Гоша встал, подошёл к окошку:

– Андрей Иваныч, я подсажу кого-нибудь. Погодь чуток.

Подошёл Чёрт. Гоша присел, положил ладони на колени. Чёрт поставил ногу и выпрямив её, оказался лицом аккурат вровень с окошком, которое хоть и было с решёткой, зато, без стекла. Лето, жара! Для доступа в камеру воздуха, стекло кто – то выбил, а пока новое вставят, да ещё, в армии… Одну за одной, Чёрт, сначала, очень бережно принял несколько бутылок с самогонкой. Съестное он просто кидал на пол. Не церемонясь. Народ в камере оживился. Все сели на полу в один большой круг. По кругу стали передавать бутылку и закуску. Выпили по – первой, закусили, закурили. Потом, участники штурма милицейского отделения, начали наперебой, захлёбываясь от собственной значимости, громко рассказывать обо всех подробностях ночного приключения. Гвалт стоял неимоверный! Перебивали, ржали, кое – кого пришлось разнимать. Сами понимаете, каждый хотел приукрасить именно своё. Собака с Уксусом молчали. Они – то, в нападении, участия не принимали. Пошла

следующая бутылка. Всё повторилось. Закуска, сигареты и трёп. Допили вторую и только приноровились запустить третью, как дверь открылась и все увидели стоящую в дверном проёме массивную фигуру Бу – бу… Это был он, Бу – бу, врио комбата, подполковник Яцук, собственной персоной. Бу – бу не стал орать. Он вытащил из кармана лист бумаги и начал называть фамилии. Зачитав список, приказал:

– Кого назвал, встали и вышли! Поедете извиняться и начнёте делать там ремонт!

Потом, он принюхался. На дым коромыслом Бу – бу внимания не обратил, но вот запах, да ещё "свежака", он учуял. Бу – бу оттопырил нижнюю губу, заложил руки за ремень сзади и выпятил брюхо."Всё, амба", – пронеслось в голове у Гоши. Дело всё том, что такая поза и оттопыренная у Бу – бу губа, могли означать только одно – "Ожидай от него любой гадости." Бригада, во главе с Колобком, вышла из камеры весело перебрасываясь словечками. В помещении остались двое – Гоша и Петруха. Они присели на корточки по разным углам.

Воцарилась тишина. Гоша и Петруха просидели так почти весь день, лишь, время от времени вставая и разминаясь, до вечера. Вечером, трое бойцов принесли в камеру лежащее на плащ – палатке неподвижное и молчащее тело. Оно принадлежало батальонному киномеханику, а по совместительству – почтальону, уже дембелю, Лосю. Это не прозвище, а фамилия. Звали её носителя – Саня. Александр Лось. Гоша его называл Сохатым, на что Лосяра совершенно не обижался. Оригинальный был парень. Вырос он на лесном кордоне, где его батя служил лесничим. С младенчества рос дикой лесной жизнью. В школу, в село, которое находилось от кордона километрах в двадцати, Лосяра ходил пешком, или добирался на велике, а зимой, разумеется, прибегал на лыжах. Говорил на чистом украинском, но внятно, поэтому понять его было легко. Лося положили на развёрнутую шинель. Он спал крепким и здоровым алкогольным сном, иногда вздрагивая и покрикивая: "Нимиц гхнида." Немцем он прозвал замполита батальона, майора Дмитренко, который был наушником, стукачом, да к тому же, хроническим алкоголиком. Вид имел всегда затрапезный, помятый. Плюс – у него был постоянный тремор. Любил майор распекать солдат за всё подряд, сажать их на губу и мелко пакостить при любом удобном случае. Гоша имел на Дмитренко огромный зуб. Эта пьянь, запив по – чёрному на две недели, не отправила Гошины документы в приёмную комиссию Львовского военного училища. Гоша очень хотел поступить в это учебное заведение на факультет журналистики. Но – облом. Так Дмитренко, словно в издёвку, сказал ему:

– В Симферопольское могу успеть отправить. Тоже политическое.

Только, сволочь, забыл добавить, что оно стройбатовское. Когда Гоша резонно отказался, замполит с ухмылкой сказал:

– А какая тебе, на хер, разница?

Лосяра спал, Гоша ходил от двери до окна, Петруха сидел в углу на корточках. Ждали пробуждения Сохатого и его рассказ о том, как он умудрился напиться и оказаться здесь. На губе…

Побег Кеши Умуркулова. Часть 5

Лось начал подавать признаки жизни. Для начала он встал на карачки, а потом, заваливаясь набок, прислонился к стене и замотал головой. Простонал:

– Яка ж, Нимиц, падла. Шо вин зробыв, падлюка… Гхоша…

Тут Лосяра уставился немигающим взором на москвича, которого называл или Гхоша или – Москвалёк, на что Гоша совершенно не обижался. Гоша присел рядом, прямо задницей на бетонный пол и спросил:

– Сохатый, похмелиться хочешь?

Лось только мотнул головой. Гоша глянул на Петруху, тот протянул бутыль с остатками мутной жидкости. Лось, принявший своё первоначальное положение – на карачках, медленно взял бутыль и запрокинув голову, начал пить маленькими глотками свирепую самогонку, как воду. Потом он резко завалился на пол и мгновенно захрапел. Гоша аккуратно вытащил из Лосиной руки бутылку и отдал её Петрухе. Раздался лязг открываемого замка, дверь распахнулась и показавшееся лицо прапорщика Петренко, открыв рот, произнесло: