Рота уходит в небо
Шрифт:
— Ждут? – спросил он у дневального, такого же молодого, как сам.
— Там они. А че там? Разборки какие?
— Ага, скоро сам узнаешь.
Колян, пройдя вдоль спящей казармы, открыл дверь туалетной комнаты. Первое, что он увидел, -это окровавленное тело Кости, которое прислонили к стене. Четвертка дедов стояла тут же. У троих, включая Гольдина, морды были подпорчены. Значит, Костю, в его отсутствие, жестоко избивали, но он дал отпор. И тогда его били вчетвером. Одного. Кровь ударила в голову Николая, в глазах вспыхнула ярость.
— Ну че? Принес товар, душара?
— Товар?
— Ты че, конь, оборзел?
— За что, суки, пацана избили? Я же говорил: не трогайте!
— Ты кто есть-то, дух? Кого суками назвал, полудурок?
— Ну козлы, ну твари…
Колян выхватил бутылку водки и тут же разбил ее о край умывальника. Когда в руке у него оказался заостренное горлышко, он ринулся вперед, одним взмахом вспоров воздух возле самого лица Гольдина. Тот дернулся назад. Почувствовав, что дело принимает опасный оборот, Кузя с дежурным Смагиным выскочили из туалета. Николай же продолжал наступление на Гольдина.
— Ну че, хорек, побледнел? Я тебя за Костю порву сейчас, на куски порежу.
Взмахнув горлышком, другой рукой Колян врезал Гольдину прямо в переносицу. Тот упал. Развернувшись, Николай ударил стоящего в оцепенении Корявого сапогом. Коркин, схватившись обеими руками за свое мужское достоинство, осел на пол. Гольдин в это время попытался встать, но тут же был вновь уложен, ударом ноги в голову. Вскочив на поверженного врага, Колян рывком перевернул сержанта на спину и занес над ним страшное, калечащее оружие.
— Что, падла? Ссышь? Молись, гаденыш, мочить тебя сейчас буду.
— Ты че, Коль? Не надо. Ну ты че? – изрядно струсив, шептал разбитым ртом еще недавно жестокий и грозный командир отделения.
— Не будешь, тварь? А ну ты, Корявый?
Коркин поднял глаза на Николая.
— Веди сюда всю шоблу, ну? Быстро! Или я вас по одному сделаю, ну?
Превозмогая боль, Корявый двинулся к выходу. И почти сразу вернулся с Кузей и Смагой.
— Эй, Колян? Брось, да? Давай поговорим.
— Не о чем мне с вами говорить. Клянитесь, падлы, что никогда больше не тронете Костю, матерью клянитесь. Иначе начну мочить. Мне до фени.
— Ну ладно, ладно. Клянемся. Ты отпусти его, Коль?
— А ты, урод, че молчишь? – обратился Колян к вспотевшему Гольдину. – Ну, вонючка?
— Клянусь.
— Громче! И как положено.
— Мамой клянусь! Не трону больше.
Николай быстро встал, заставив отпрянуть назад старослужащих, держа по-прежнему оружие в руке.
— А вам говорю, если что надумаете, то лучше убивайте сразу, иначе я вас один черт достану, по одному кончу. Не я, так братан приедет. Конец вам один будет. По службе напрягайте, а беспредельничать не дам. Завалю, коли что. Поняли?
Колян отбросил горлышко в умывальник, подошел к Косте. Он ждал, что, увидев его безоружным, троица метнется на него, и готовился, как обычно в таких случаях, броситься им в ноги и гасить упавших. Но старослужащие оставались на месте.
— Пойдем, Кость, больше они тебя не тронут. Кровь сейчас смоем, все будет нормально.
Наутро начались разборки. Доронин пришел на подъем и во время построения увидел побитого Ветрова
— Это что за клоунада? Гольдин, старичок ты наш, кто же тебя, родимого, отделал? Неужели Ветров? А, Гольдин? Молчишь? Хорошо. Старшина! Веди людей на зарядку. Ветров с Гольдиным в канцелярию, по одному.
Костя стоял перед столом командира роты. Доронин посмотрел на него и начал разбирательство:
— Что случилось, Ветров?
— Ничего особенного, товарищ старший лейтенант.
— Ты так считаешь? А мне кажется, что ты ошибаешься. Кое-что явно произошло, и очень серьезное. Настолько серьезное, что если ты промолчишь, а Гольдин, командир отделения, после тебя заявит, что произошла потасовка и что именно ты, Ветров, первым набросился на сержанта, а тот лишь защищался, то дело примет нежелательный для тебя оборот. Мало того, что ты, мол, игнорировал уставные требования младшего командира, так еще с кулаками набросился на него. А это, Ветров, трибунал. Трибунал и дисбат, полгода как минимум. Смекаешь? Я-то буду знать, что это не так, но меры вынужден буду принять по заявлению Гольдина, раз ты молчишь. Так что произошло на самом деле?
— Вы хотите, чтобы я стал стукачом?
— Ну, Ветров! Вот этого я от тебя никак не ожидал. Ты же умный парень, а мыслишь, извини, как засранец малолетний. Мне не стукачи нужны, скажу больше, я их терпеть не могу, хотя мог бы создать целую сеть. Но не мой это стиль. Мне справедливость нужна, понимаешь?
— Так точно.
— Ничего ты не понимаешь, поэтому и играешь в благородство. Только не стоит этого делать. Ты Гольдина не знаешь, а я знаю. Знаю, что он подонок, чтобы не дать попортить себе шкуру, он будет, обязательно будет все валить на тебя. И свидетелей с десяток наберет. Выхода у него другого на этот раз нет.
— Что же я могу сделать?
— Рапорт написать.
— Я не буду этого делать.
— Ну смотри, заставить тебя я не могу. Свободен.
Доронин вызвал Гольдина.
— Ну, Гольдин, и удивил ты меня. Это надо же, ты и с разбитой мордой? Кто же такой супермен, расквасивший физиономию грозному деду, а? Неужели молодой Ветров?
— Все равно вы мне не поверите, а будете стараться уличить в том, чего я не совершал.
— Ты говори, говори, не решай за меня.
— А чего говорить, товарищ старший лейтенант? Оборзели молодые. Я пошел ночью в туалет по нужде, там Ветров этот курит. Я сделал ему замечание. Он начал пререкаться. Ну слово за слово, сцепились мы, а там же умывальники, да и освещение ночное.
— Стоп! Давай по порядку – кто начал первым?
— Получается, что я, раз первым сделал замечание.
— Я не о том. Кто ударил первым?
— Вот этого не помню, может, и я задел его случайно. Он ответил, ну и поехало.
— Такова версия, да? Ладно, вот тебе листок бумаги – пиши. Все как было. И подробно, Гольдин, со свидетелями.
— Так мы вдвоем были.
— А Коркин и Кузин? Твои друзья по несчастью?
— Их там не было.
— Где же они попортили свои физиономии?