Ротмистр Гордеев
Шрифт:
Мы залегаем.
– Бубнов!
– Тута я, вашбродь! – отзывается унтер.
– Делай что хочешь, но нужно, чтобы японцы мазали! Ты же видишь, как они нашу пехоту расхреначили. Кузьма! – зову уже ординарца.
– Что, вашбродь?
– У тебя во фляжке есть водка?
– Никак нет…
– Кузьма, твою мать!
– Так точно, есть. Чуть-чуть, для сугрева.
– Дай Бубнову хлебнуть.
В глазах солдата немой вопрос.
– Делай что приказано!
После небольшой передышки артиллерия японцев начинает лупить правее, примерно туда, где к нам
Бубнов на какое-то время выбывает из строя, но главное он успел сделать. Японцы откатываются назад, однако мы их не преследуем: приказано закрепиться и готовиться к обороне.
Появляется делегация от стрелков. От их роты осталось меньше взвода, все офицеры выбиты.
– Вашбродь, – просит щербатый унтер, – возьмите нас, покуда начальство не определится, к себе. Мы ж видели, как вы воюете, зазря никого под пули и снаряды не ложите.
– Что с вами поделаешь… Ладно, будем воевать вместе.
Через пятнадцать минут прибегает посыльный – господ офицеров требуют на совещание. Проводит его Али Кули Мирза. Вид у подполковника откровенно неважный: офицер бледный, говорит через силу, его качает как лист на ветру.
– Что с ним? – спрашиваю у одного из взводных нашего эскадрона, штабс-ротмистра Третьякова.
– Сердце больное, – поясняет тот. – Сегодня приступ был, едва откачали.
Персидского принца откровенно жалко: он и как человек хорош, и как командир выше всяких похвал. Но не с его здоровьем, конечно, воевать. Комбриг уже в курсе о приступе у подполковника, поэтому Али Кули Мирзе приказано отбыть в тыл и лечь в госпиталь. На его должность временно назначается… командир 3-го эскадрона ротмистр Коломнин. Плакали мои патроны к пулемётам, понимаю я.
Наше наступление, как и следовало ожидать, застопорилось. У начальства осталось в резерве всего два батальона, с таким войском успех не разовьёшь, только заткнёшь дырку на опасном участке.
– Но мы свою задачу выполнили, – невесело говорит подполковник.
– Говорят, приступ у подполковника случился после того, как он получил разнос от начальства, – шепчет на ухо Третьяков.
– За что? Мы ведь прорвались к Вафангоу…
– Оказывается, генералом Куропаткиным нам предписано не доводить дело до решительного столкновения и не допускать израсходования своего резерва в бою, пока не выяснится обстановка.
– И как тогда атаковать? – не понимаю генеральской логики я.
– Никто не знает, и наш командир полка тоже. Но приказы надо выполнять.
После офицерского совещания возвращаюсь на позиции и сразу провожу летучку среди своих.
– Диспозиция следующая: мы тут, похоже, надолго, поэтому необходимо приготовиться к обороне. Поэтому приказываю…
Про десантников принято шутить: три минуты – орёл, а остальное время – ломовая лошадь. Пехота же практически всегда вынуждена рыть землю, словно кроты. И чем лучше ты выкопаешь и укрепишь окоп, тем будет легче.
Взвод и поступившие на время под моё командование сибиряки вгрызаются в твёрдую, полную
Соседи уже несколько часов как закончили работы, а мои по-прежнему пашут не разгибаясь. То и дело к нам подходят офицеры разных частей, недоумённо качают головами, порой пускаются в диспут со мной.
– Зачем такие сложности, штабс-ротмистр? Всё, что надо, предписано уставом.
Объясняю, как могу, но мои соображения кажутся коллегам надуманными. Они ещё не представляют, что такое полноценная позиционная война, когда противник с утра до вечера лупит по тебе артой. И что самое хреновое, меня никто не воспринимает всерьёз, для них мои приготовления – блажь. Не удивлюсь, если кое-кто в душе считает меня трусоватым: в представлении большинства офицер должен стоять во весь рост под градом пуль и снарядов. Разве что Третьяков проникается и пытается перенять мой опыт, уже что-то…
Японцам хорошо досталось, поэтому они пока не дают о себе знать. Накапливают где-то там, впереди, силы и готовятся атаковать. Одно радует: часть войск таки переброшена ими от стен Порт-Артура.
Одними окопами я не ограничиваюсь. С минами у нас напряг, если быть конкретней – нет от слова совсем. Приходится пускать в ход смекалку. Охотников среди моих и среди сибиряков хватает, поэтому быстро проводим мозговой штурм на предмет скрытых ловушек для противника.
Останавливаемся на самом простом и действенном варианте – копаем и тщательно маскируем ямы с вбитыми в дно заострёнными колышками, испачканными в нечистотах и гнилом мясе. Такой колышек не только травмирует жертву, но и может довести её до гангрены с последующей ампутацией. Да, я варвар, но, когда сражаюсь за Родину, делаю всё, чтобы враг понёс потери. Пусть лучше геройски умрёт он, чем я или кто-то из моих бойцов.
Очередное совещание и. о. комполка начинает с разноса:
– Штабс-ротмистр Гордеев, мне доложили, что вы занимаетесь самоуправством: ваши позиции обустроены совершенно не по уставу, кроме того, вы нарочно загоняете ваших подчинённых, чтобы они устали и не смогли дать отпор неприятелю.
Мне не по себе от такого дикого наезда. Вспоминается чересчур усердный в попытке потопить меня Дзатоев, а теперь вот Коломнина несёт в ту же сторону. И чем, спрашивается, я так им не угодил? Неужели выгляжу настолько белой вороной?
Пытаюсь высказаться в своё оправдание, но Коломнин грубо перебивает и дальше не даёт произнести ни слова. Походу, новый, пусть и временный, но всё-таки командир словил «звёздочку». «Застрелить его, что ли? – флегматично думаю я. – Дождаться удобного момента – и пиф-паф, ой-ёй-ёй! Ну не должны такие дятлы командовать воинскими подразделениями!»
Ситуацию спасает Ванновский, прибывший в полк с инспекцией. Это перед ним показывал себя Коломнин, надеясь с и. о. перескочить сразу в должность комполка: у Али Кули Мирза со здоровьем всё очень серьёзно.