Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
– За что – за всё?! – Я не могла этого больше слушать, у меня просто уши вяли от яда, сочившегося из злых слов Вадима. – Он перед ними ни в чём не виноват, почему он должен с ними драться?!
– Вот именно! – Резко выпалил Вадим, снова обжигая меня синим пламенем своих выразительных глаз. – Вот именно, что он ни в чём не виноват! Ни он, ни я, ни все остальные наши пацаны! Только вот Дубровину на всё это было наплевать, когда он к нам во двор со своими дружками явился и бойню устроил прямо на детской площадке! Врасплох, ничего не объяснив! Я его как друга встретил, а он мне сходу – по морде! Я ему в жизни этого не прощу!
– Неправда! – Всё моё существо взбунтовалось этому заявлению. – Любовь есть!
– Какая любовь? – Вадим рассмеялся. – Что ты называешь любовью? Желание целоваться, обниматься, трахаться, в конце концов? Это любовь? Любовь?
– Вадь, перестань. – Вмешался было Виталик, но Канарейка решительно отстранил его от себя:
– Подожди. Пусть она мне объяснит, что такое любовь? Мне этого просто не дано понять.
Он требовательно смотрел на меня, ожидая немедленного ответа, а я молчала, потому что в самом деле НЕ МОГЛА сказать толком, ЧТО ТАКОЕ ЛЮБОВЬ. Я этого просто не знала! И почему-то от этого было очень стыдно.
– Любовь – это нечто большее, чем просто целоваться, обниматься и трахаться, Вадь. – Тихо, ни на кого не глядя промолвил Виталик. Я так и не поняла, пытался ли он за меня заступиться или же действительно был такого мнения. Вадим тем не менее переключил своё внимание на Павлецкого.
– Серьёзно? У тебя есть опыт? Ну так поделись с другом, Виталь, не будь единоличником. Я, может быть, тоже хочу познать настоящую любовь, даже ищу её повсюду, не зная ни сна, ни отдыха. Поэтому меня все считают бабником. А зря – даже Дон Жуан, говорят, в бесконечном потоке своих женщин искал один-единственный идеал. Ему не везло – так же, как и мне.
– То есть, ты хочешь сказать, что если ты найдёшь свой идеал, то будешь любить по-настоящему? – Я думала, что поймала Канарейку на слове. – А любви же, по-твоему, нету.
Вадим с усмешкой кивнул:
– В том-то и дело. Идеалов в этом мире не существует. Их нет. Всегда думаешь, что это – предел, а потом видишь ещё лучше, ещё и ещё. Так бесконечно. Поэтому настоящей любви нет тоже, как это ни печально.
На это раз ни я, ни Виталик ничего не ответили. Я уже поняла, что спорить с Канарейкой бесполезно – себе же дороже обойдётся, и на десять моих аргументов он обязательно отыщет двадцать опровержений. Да и стоило ли, в конце концов, стараться что-то ему доказать? Всё равно каждый останется при своём мнении. Тем более, что мы уже подходили к школе.
Возле самого крыльца Вадим взглянул на часы, деловито распорядился:
– Так…Скажи нашим – завтрак после второго урока отменяется. Собираемся, как всегда, за углом, возле забора, будем договариваться о сегодняшнем контрударе.
Вот так-то…Всё,
Около раздевалки мы встретили Маргариту Ивановну – она как будто специально стояла тут с минуты открытия школы и пыталась вычислить Вадима. Сегодня ей повезло несравненно больше, чем вчера.
– Канаренко! Немедленно ко мне в кабинет! – Визгливый голос директрисы мог напугать кого угодно, но только не Канарейку.
– Достала уже, королева Марго…- Бормотнул он себе под нос тихо и тут же мило, открыто улыбнулся. – Одну минуту, Маргарита Ивановна, только дублёнку повешу!
У меня даже настроение значительно приподнялось. Еле сдерживая смех, наблюдала я за тем, как неторопливо и старательно Вадим расстёгивает свой «пилот», снимает его, идет вешать на вешалку.. Но вот процедура раздевания завершилась, и Вадим подошёл к директрисе подобно арестанту, сцепив руки за спиной.
– Я готов, Маргарита Ивановна. Ведите.
– Идём. – Сердито буркнула та, явно раздосадованная его вечной невозмутимостью. – И прекрати паясничать, ничего смешного не вижу.
Следуя за Марго, Вадим помахал нам рукой на прощание:
– Счастливо оставаться! Если не вернусь, считайте меня коммунистом!
Мы ещё долго стояли, провожая его глазами. Наконец Виталик вздохнул:
– Ладно. Пойдём что ли на алгебру? А то с этой войной скоро совсем учиться перестанем.
Его настроение отсутствовало напрочь, это было видно невооружённым глазом.
– Ты чего? – Участливо тронула я Виталика за плечо. – Тебе Вадьку жалко что ли, да?
Он покачал головой:
– Чего его жалеть? Он сам себя никогда не жалеет. Думаешь, он переживает сейчас? Ни капельки. Чем больше Марго психует, тем Вадьке прикольней. Сейчас опять велят родителей в школу позвать. Как будто это что-то изменит! Пора бы им уже понять, что эти меры против него бесполезны.
– А какие не бесполезны? Из школы исключить?
– Ну да, за что его из школы исключать? Он учится нормально, а как артисту ему цены нет, это вся школа знает. Он – наша культурная гордость, кто захочет сук рубить, на котором сидит?
– Интересно…А Вадим об этом знает?
– А то нет. Поэтому и отрывается на всю катушку. Знает, что его всё равно не выгонят, чего бы он ни сделал.
– По-моему, это нечестно. И жестоко. Учителя ему ничего плохого не сделали, зачем он над ними издевается?
В ответ на это Виталик только плечами пожал:
– Не знаю. Натура такая, наверное. Он с детства такой, Ксюш, ты просто ещё не привыкла.
– Трудно привыкнуть к тому, что неправильно.
– А Вадька весь неправильный. Он не такой, как все, поэтому с ним и интересно.
– И поэтому вы все на любое безрассудство вместе с ним идти готовы? – Усмехнулась я, и Виталик согласился:
– Может быть и поэтому.
– А что он там говорил о драке во дворе, когда вы в милицию попали?
– А…- Виталик нахмурился, вспомнив то, что было. – Это после того, как Шумляев Севку отделал. Мы ещё не в курсе были. Сидим во дворе, в карты режемся: я, Вадька, Шурик Чернов и Шумляев. Погода хорошая, настроение классное, птички поют. Видим, звёздновские к нам толпой идут: Кирюха Дубровин, те двое, что ты вчера видела – Костик с Ромкой, и ещё пара ребят.