Ровесники. Герой асфальта

Курносова Елена

А за ними ни зла, ни добра.

Стой на вершине рядом со мной,

Там, где кружат три белых орла,

Гордость им имя, Дух и Покой,

А за ними лишь высь,

Лишь холодная высь,

Ни добра, ни зла!

Ну так и есть…Все эти строки так явственно читались на лице Вадима, словно он сам был их автором. Я сидела и смотрела на плакат «Арии», висевший над кроватью Канарейки. Довольно старый уже плакат, потрёпанный по краям, с изображением патлатых, лохматых рок-музыкантов. «Герой асфальта» - гласили кроваво-красные буквы внизу.

Меня проклинали, смеялись в лицо,

А старухи плевали мне вслед,

Друзья награждали терновым венцом

И пророчили множество бед,

Но я не был никогда рабом иллюзий!

Но даже в час смерти не стану другим,

И никто не поставит мне крест,

Я буду свободным, но трижды чужим

Для пустых и холодных небес.

Я не стану никогда рабом иллюзий!

Я даже не заметила, как их кухни вернулся Виталик. Нога моя непроизвольно отбивала гитарный ритм песни… «Герой асфальта»…Мне нравилась эта фраза…Герой асфальта…Это просто здорово…И тоже как будто про Вадима сказано…

– Что, плакат понравился? – Очнулась я, услышав вопрос Канарейки.

– А? – Мне с трудом удалось собрать рассыпавшиеся в голове мысли и вернуться в реальность.

– Я говорю, плакат тебе что ли понравился? Так внимательно его сидишь, изучаешь.

– Я просто так.

– От скуки? – К Вадиму окончательно вернулась его прежняя насмешливость, но я уже как-то к ней привыкла. А может быть, просто притерпелась.

– Нет. Интересно просто посмотреть, кому ты поклоняешься.

– С чего ты взяла, что я кому-то поклоняюсь? – Кажется, Канарейка обиделся. Я даже растерялась, не зная, чем загладить свою оплошность.

– Ну…Ты же любишь «Арию».

– Люблю. Ну и что?

– Плакат, вон, у тебя висит.

– Это не говорит о том, что я фанат. – Отчеканил Вадим раздражённо, а Виталик, который успел устроиться на диванчике возле меня, дал объяснение:

– Это реликвия, Ксюш, совсем другого характера.

– Какого же? – Тотчас попросила я уточнить, поочерёдно поглядывая на обоих ребят.

Вадим вздохнул:

– Этот плакат у меня давно тут висит. Лет шесть, если не больше. Ремонт делали в прошлом году, а я его на новые обои повесил. Зачем – не знаю. На память, наверное.

– Почему – на память? – Не поняла я.

– Понимаешь, я «Арию» впервые услышал, по-моему, лет в девять. Как сейчас помню, «Герой асфальта» альбом приятель дал. Не новый уже, правда, старенький такой альбомчик, до моих ушей только в девяносто втором дошёл… Так вот, я его тогда буквально загонял, по десять раз мог прокручивать от начала до конца. Дома все вешались, когда я кассету врубал на полную катушку, отец всё грозился плёнку порвать и выкинуть в мусорку.

А однажды осенью я ангиной сильно заболел. Я вообще часто ей болею, у меня это хроническое, с детства. Так вот, валялся с температурой под сорок, врач у меня абсцесс нашёл, велел срочно в больницу везти и там вскрывать…Так, помню, хреново было…И вот, отец тогда специально в Москву ездил в «Железный марш». Купил мне этот плакат и кассету с новым альбомом «Арии». Порадовать меня хотел. С тех пор у меня просто духа не хватает этот плакат снять. Рука не поднимается. Так что фанатизм тут ни при чём, как видишь.

Нет, это просто невероятно! Я когда-нибудь перестану поражаться

многоликости Вадима Канаренко? Когда-нибудь сумею до конца постичь все грани его удивительно непредсказуемого характера? Каким образом возможно испытывать родительские нервы сумасбродными выходками, подобно вчерашней, и в то же время так трепетно хранить незатейливый отцовский подарок целых шесть лет? Выходит, отца Вадим любит ничуть не меньше матери и только какой-то сидящий внутри его сознания подростковый протест заставляет Канарейку идти наперекор всем и вся.

– А ты располагайся, Ксюш, будь как дома. Можешь даже похозяйничать тут на кухне, чаю приготовить себе и Витальке.

– А ты? – Я с готовностью поднялась, намереваясь немедленно приступить к порученным мне обязанностям. Вадим в ужасе замотал головой:

– Нет-нет-нет…Мне бы пивка сейчас бутылочку. А чай – не-ет… Там открой шкаф, печенье возьми, конфеты…Заварка на столе, в чайнике, там же сахарница. Ты не стесняйся только. Представь, что мы с тобой – муж и жена, и эта кухня – твоя собственная.

Похоже, он начал поправляться – опять из уст его зазвучали двусмысленные шуточки, переходящие в откровенную издёвку. Виталик на этот раз, слава богу, благоразумно промолчал, сделав вид, что ничего не услышал. Молодец…Давно пора бы сообразить, что на реплики Вадима так и следует реагировать.

Чайник на кухне кипел во всю. Пользуясь оказанным мне доверием, я сняла с сушилки небольшие чайные чашки – точно такие же, как та, с водой, что стояла сейчас в комнате Вадима на письменном столе, красные в белый горошек. Легко отыскались в подвесном шкафчике печенье и конфеты. Разлив чай по чашкам, я осторожно понесла их в комнату. Ну пути моём из темноты прихожей возникла Ника, и я от неожиданности едва не споткнулась об неё, расплескав чай.

– О, господи…Ника…Ты что тут стоишь?

У меня никогда в жизни не было дома животных – этому обстоятельству отчаянно противилась мамина брезгливость и её же патологическая страсть к стерильной чистоте. Поэтому общаться с братьями нашими меньшими я, откровенно говоря, не умела. А Ника смотрела на меня умными ореховыми глазами и явно намеревалась войти на кухню. Догадавшись об этом, я попятилась с чашками назад.

– Ну проходи, если хочешь…Иди…

С ума можно сойти, я говорила с собакой как с человеком и всерьёз считала, что она меня понимает! Ника на правах полноправной хозяйки этого дома чинно прошествовала к миске с водой возле холодильника, жадно чмокая, отхлебнула добрую половину, после чего обернулась и вопросительно посмотрела на меня.

– Ты чего? – Я даже растерялась от чего-то, оробела под этим совсем человеческим взглядом. – Печенье хочешь? Держи…

Я протянула печенье к самому носу собаки. Ника удивлённо понюхала предназначенное для нее её лакомство, однако взять его с моей ладони даже не попыталась – медленно опустила морду и поплелась в прихожую.

– Не хочешь – как хочешь, дело твоё. – Не зная, что делать с обнюханным печеньем, я положила его на край стола и, снова взяв чашки, двинулась в комнату. Там шёл оживлённый разговор – Вадим и Виталик о чём-то спорили. Громкая музыка слегка заглушала их голоса, но, тем не менее, я чётко расслышала суть, ещё не заходя в комнату.