Ровно в шесть двадцать
Шрифт:
– Я рад, что у них все хорошо.
Он с жадностью допил пиво и махнул официантке, чтобы та принесла еще банку.
– Итак, вернемся к Саре. Когда ты видела ее в последний раз?
– Примерно неделю назад. Она приходила ко мне в кабинет.
Дивайн озадаченно моргнул.
– Зачем? Ты же говорила, что вы работали над разными проектами.
– Да. На одном ипподроме, в соседних стойлах.
Стамос отпила «Маргариту», облизнув соленый краешек стакана, выжала дольку лайма на чипсы и принялась
– Тогда зачем она приходила?
– Ты что, решил поиграть в детектива?
– Обычное человеческое любопытство. Так зачем?
– Спрашивала об одной пьесе.
Дивайн встрепенулся:
– Что за пьеса?
Стамос покрутила в руках бокал, смотря на воду, будто там были ответы на все вопросы.
– «В ожидании Годо». Видел такую? Я про нее даже не слышала.
Дивайн кивнул:
– Видел. Здесь, в Нью-Йорке, еще до армии.
– Правда? Я думала, ты в юности шлялся по барам и зависал с девчонками.
– В школе у меня был хороший учитель английского, Гарольд Симпсон. Я сказал ему, что собираюсь поступать в Вест-Пойнт. Он посоветовал сходить на спектакль. В то время пьесу ставили на Бродвее.
– Почему он так сказал? Не хотел, чтобы ты шел в армию? – спросила Стамос.
– Не совсем. Он служил во Вьетнаме. Его призвали. Вернулся он категорически настроенным против войны. Страна обошлась с ним и с другими ветеранами, как с последним отребьем. Так нельзя: ты сражаешься изо всех сил, исполняешь свой долг, а возвращаешься в полную нищету.
– И все-таки: почему он предложил тебе посмотреть эту пьесу?
Дивайн отпил из новой банки.
– Я правда не могу объяснить. Надо самому ее видеть.
– Тебе понравилось?
– Не уверен, что про такие вещи можно говорить «понравилось» или «не понравилось». Их цель вовсе не в этом.
– А в чем тогда?
Дивайн отвел взгляд от статуи Свободы и повернул голову к Стамос.
– Наверное, о том, что делать с собственной жизнью. Посмотри спектакль – поймешь. Итак, ты сказала Саре, что не видела пьесу. Что она ответила?
– Она ответила, что стоит сходить. Обязательно.
– Значит, она ее смотрела… А в каком театре?
– Не помню. Где-то на Бродвее. Совсем недавно. Ты правда думаешь, что какая-то глупая пьеса могла подтолкнуть ее к самоубийству?
– Это не «какая-то глупая пьеса». Ее написал Сэмюэл Беккет, он впоследствии получил Нобелевскую премию по литературе. Сара больше ничего не говорила?
Стамос замялась:
– Кажется, она хотела что-то сказать, но передумала. Я попыталась ее разговорить, но…
– Что «но»?
– Не знаю, она казалась… напуганной. – Стамос подняла глаза. – Думаешь, одно с другим связано?
–
– Из-за Сары, я же сказала.
– Подозреваю, что не только из-за нее.
У Стамос нервно забегали глаза.
– Ты вчера вечером был в офисе.
– С чего ты взяла?
– Спросила у охранника. Когда ты ушел, я вызвала скорую, а потом вернулась на работу. Охранник сказал, что ты приходил недавно и вошел в здание сразу после меня.
– Я его не видел.
– Он возвращался с обхода. Он тебя заметил, ты его – нет.
– Ладно, что с того?
– Он сказал, ты ушел сразу после меня. Он еще подумал, что мы… Вслух, разумеется, не сказал, но, судя по всему, решил, что мы с тобой… ну, ты понял, поднялись наверх и…
Дивайн откинулся на спинку стула.
«Итак, игра начинается».
– Я забыл телефон в кабинете, пришлось вернуться. Это преступление?
Стамос ответила быстро и резко:
– Я была наверху довольно долго, ты успел бы спуститься.
«Ага, конечно».
– Я решил, раз уж вернулся, включить компьютер и доделать отчет. Я даже не знал, что ты вернулась. Тоже не успела что-то сделать?
– А-га… Да, один срочный проект.
– Ну да… Мы те еще трудоголики.
Стамос смотрела на него, не отводя глаз. Дивайн надеялся, что прошел ее проверку. Точнее, проверку Коула. Это объясняло взгляд, которым владелец фирмы наградил его в столовой. А еще было главной причиной, заставившей девушку с ним заговорить.
– Когда ты уходил вчера, то назвал меня «лапулей».
«Игра продолжается, второй раунд».
– Ну да, очень грубо с моей стороны. Наверное, адреналин после драки зашкаливал, напрочь отшибив мозги. Я всегда называл так девчонок в школе. Тогда казалось, это круто. Я был тем еще придурком. Извини. Мне правда очень стыдно.
Ее взгляд потускнел, она опустила голову.
– Извинения приняты.
Дивайн встал, достал бумажник и сказал:
– Мне пора на поезд. Надо выспаться, заодно приложить лед к больным местам. Сколько я должен за пиво?
Стамос подняла голову.
– Я пригласила. Мне и платить.
Когда он убрал бумажник, она спросила:
– Тебе приходилось убивать?.. Там, на службе?
– Разумеется, – ответил Дивайн.
Он направился к метро, оставив женщину наедине с ее «Маргаритой», чипсами и гуакамоле.
И сомнениями.
В его словах и в самой себе.
Глава 17
Перед самым домом стояла машина, провонявшая сигаретами и кофе. Детектив Хэнкок, открыв водительскую дверь, сидел боком, поставив ноги на тротуар. Заметив Дивайна, он поднял голову.