Роялистская заговорщица
Шрифт:
Маркиза невольно остановилась и рассматривала его; на лице ее виднелось сострадание. Она чувствовала, что этот человек высокого происхождения, и жалела, что он пал так низко.
Он вдруг открыл глаза и в полусне стал навытяжку, со шляпой в руках.
– Простите меня, маркиза, но усталость, жара…
Она прервала его гордым движением:
– Нечего извиняться. Отвечайте на мои вопросы: можно ли рассчитывать на тех людей, о которых вы говорили?..
– Они к вашим услугам, маркиза, так же, как и их начальник.
– Что это за люди?
Капитан слегка
– Все честные люди, готовые на всякое дело, за которое им хорошо заплатят.
– Вероятно, и на измену в пользу того, кто им заплатит больше.
Лавердьер на минуту задумался, затем добродушно ответил:
– Весьма вероятно.
– Храбрые?
– До виселицы… говоря старым стилем.
– Каких политических убеждений?
– Цвета вина и лакомого куска.
– Их много?
– Шестеро, ни больше ни меньше. Мне еще неизвестно, какую миссию маркизе будет угодно на меня возложить, но я могу уверить моим опытом солдата, что небольшое число в большинстве случаев гарантия успеха.
– Верю… Есть, однако, один пункт, на котором я настаиваю.
Она взглянула ему прямо в лицо.
– Мне было бы весьма неприятно, если бы люди, которые будут бороться за такое правое дело и которые будут подвергаться величайшим опасностям, например, могут попасться в руки наших противников, имели бы за собой бесчестное прошлое, которое могло бы загрязнить знамя, которому они будут служить.
– Надеюсь, маркиза не рассчитывает, чтобы для темных дел, за которые наградой бывает не честь, а мука, в которых приходится жертвовать жизнью за несколько золотых, я мог предложить ей воплощенную добродетель.
Это было сказано резко, почти грубо.
– В сущности, безразлично, что это за люди, но, по крайней мере, их начальник?
Лавердьер сделал странное движение.
– Я бы просил вас, маркиза, не относиться к их начальнику, как к орудию, которое можно купить за деньги, но как к товарищу в общем деле. И тогда этот начальник будет готов открыть вам всю душу, предоставив вам право судить, насколько он достоин.
Маркиза, пораженная торжественностью его тона, молчала.
– А теперь, маркиза, – продолжал он, – я жду ваших приказаний.
– Я желаю знать сперва ваши условия.
– Пятьдесят луидоров на человека за двухнедельную службу.
– Я дам по сотне.
– Они не откажутся.
– А вам сколько?
– Ничего, если вы согласны.
Уже во второй раз он предлагал маркизе нечто вроде договора с ним, который ставил его на одну ногу с ней.
– Это будет слишком дорого. Сколько деньгами?
– Вдвое против того, что получат мои люди.
– Решено, шестьсот луидоров вашим людям, тысяча двести вам.
– Извините, маркиза, вы не совсем меня поняли: для себя я прошу двойную плату одного человека, то есть двести.
– Избавьте, пожалуйста, от лишних объяснений. Я уже сказала.
– Преклоняюсь, это по-королевски, но…
– Но?
– Не подумайте, что я чего-нибудь страшусь, но я не могу удержаться, чтобы не спросить, за какой труд такое щедрое вознаграждение.
– Вознаграждение измеряется услугой… Исполните
– Я не сомневаюсь в нашем успехе, и тогда я буду иметь честь напомнить о вашем обещании… быть может, тогда я осмелюсь у вас попросить…
– Чего?
– Больше, чем денег.
– Прекрасно… об этом поговорим в свое время. Еще вопрос: вы не связаны никакими интересами, привязанностью, благодарностью?
– С кем, маркиза? – спросил Лавердьер с любопытством, перебирая мысленно, к кому бы могли у него заподозрить какое-нибудь чувство.
– С узурпатором, с Наполеоном?
– С ним-то! – воскликнул Лавердьер. – О, будьте покойны.
И он откровенно добавил:
– Император и жандармы – мои две антипатии.
Он, очевидно, чувствовал потребность быть откровенным.
Регина не поощряла его в этом, хотя это странное существо, это соединение как будто достоинства и вместе цинизма внушало ей сочувствие.
– Так что, если бы потребовалось, вы не прочь были бы лично напасть на Наполеона?
Капитан ничего не сказал, но его молчаливый жест был ясен всякому.
– Меня начинает увлекать эта распря, – прибавил он. – И уверяю вас, что я готов бы содействовать бесплатно, – одно слово: буду ли я действовать самостоятельно, или я буду подчинен начальнику?
– Начальнику, одному только.
– Его зовут?
– Это вы узнаете позже.
– Я предпочел бы полную свободу действий… в некоторых деликатных обязанностях лучше решать и действовать одному.
– Не бойтесь. Ваш будущий начальник предоставит вам столько свободы, чтобы вы могли действовать самостоятельно.
– В таком случае смиряюсь. А когда выступить? Не дождусь этой минуты.
– Можете ли вы быть готовы завтра?
– Завтра – конечно.
– Но как же пройдете вы с вашим маленьким отрядом, не возбудив подозрения?
– О! – засмеялся он, – в наши времена патриотизма это не трудно. Куда предстоит нам идти?
– А вот слушайте.
Она подошла к своему бюро, открыла ящик, вынула оттуда запечатанный конверт и, водя пальцем по разложенной карте, начала:
– Здесь, в двух лье от Мобёжа есть деревня Бергштейн. Вы войдете в трактир с вывеской «Голубой лебедь», здесь вы будете ожидать, проводя время за едой и питьем, не проявляя ничем иначе вашего присутствия. Через день-другой в этот же трактир прибудет некто, кто затеет громкий спор с трактирщиком из-за овса, данного его лошади. Когда спор стихнет, вы подойдете к приезжему и спросите его об урожае хмеля на севере, он вам ответит и в свою очередь спросит вас о винограде в Бургони. Таким образом, вы признаете друг друга, и вы будете находиться в распоряжении этого человека, которому вы передадите вот это письмо для подтверждения вашей личности. Быть может, вам дадут какое-нибудь поручение, вы исполните его, но, что бы там ни было, не позднее 15-го числа вы обязательно должны быть на бельгийской границе. Туда же должны прибыть и ваши люди, до тех пор они могут скрываться у какого-нибудь крестьянина, не привлекая к себе внимания. Хорошо ли вы поняли?