Роза и Крест

Иванов-Разумник Р. в.

IV

В этом поражении, в этом бессилии спастись из стеклянной пустыни — крест творчества А. Блока. Он страдает — и никто не в силах ему помочь; он ищет исхода из пустыни — и никто не может протянуть ему руки. Ибо исходы такие не совершаются силами извне: их совершает только «воля к жизни» самого человека.

Воля эта — в действенной любви к человеку: только этим побеждается одиночество всяческого «декадентства», только этим пробивается ограда отграниченного «я». Но легко сказать — действенная любовь! А что, если нет ее, если источник ее закрыт в душе человека? На нет и суда нет. И снова мечется тогда одинокий человек, снова ищет иного исхода из пустыни (ведь смерть — это слишком окончательный исход!), и снова не находит ничего.

Русские декаденты повторили историю того знаменитого Грибуйя, который бросился в воду, чтобы избежать дождя: чтобы спастись от «декадентства», они бросились в «символизм»… Это — длинная история, я отложу ее до следующего раза; теперь только

об Александре Блоке и об его попытках спастись из стеклянной пустыни. Одно время ему казалось, что он нашел «Нечаянную Радость» (заглавие второго сборника его стихов, 1908 г.), — что он нашел свое воскресение в любви к России… Тут была им написана «символическая» драма «Песня Судьбы» [17] , которую я лучше пройду молчанием: до такой степени это невыносимое произведение. В полном соответствии с этой символической драмой находится написанная им тогда же публицистическая статья об интеллигенции и народе [18] — о ней тоже лучше умолчать. Цикл стихов «Родина» должен знаменовать собою разрыв поэта с «декадентством»; должен — но почему? Характерна здесь одна мелочь — к серии стихотворений «На поле Куликовом» поэт делает следующее примечание: «Куликовская битва принадлежит, по убеждению автора, к символическим событиям русской истории. Таким событиям суждено возвращение. Разгадка их еще впереди»… Неужели же поэт не чувствовал, что раз в самом произведении не удалось ему выявить этого «символического смысла» события, то уже вполне бесплодно помещать в примечаниях это указующее — се лев, а не собака? Но таков вообще «символизм» поэзии А. Блока. И незачем удивляться, что его исход из пустыни одиночества на поля родины снова кончился душевным одиночеством:

17

Своей лирической драме «Песня Судьбы» (1908) Блок придавал принципиальное значение и после завершения первой ее редакции писал матери 3 мая 1908 г.: «Это — первая моя вещь, в которой я нащупываю не шаткую и не только лирическую почву, так я определяю для себя значение „Песни Судьбы“, и потому люблю ее больше всего, мною написанного» (VIII, 240). Однако в 1910 г. он уже был неудовлетворен ею и называл «дурацкой», а в 1912 г. начал ее переработку (с большими перерывами), и только в начале 1919 г. новая редакция была издана отдельной книжкой в издательстве «Алконост». Книга была подарена Иванову-Разумнику в октябре 1919 г. «в знак любви» (см. дарственную надпись Блока: Лит. наследство. Т. 92. Кн. 3. С. 78).

18

«Стихия и культура», о полемике вокруг нее см. с. 170–173, 644 и примеч. 5 на с. 645 наст. изд.

Лишь на миг в воздушном мире Оглянусь, взгляну, Как земля в зеленом пире Празднует весну, — И пойду путем-дорогой, Тягостным путем — Жить с моей душой убогой Нищим бедняком… [19]

Нечаянная радость обманула. И спасение в «символизме» оказалось мифом, ибо слишком неизбежна под символизмом поэзии А. Блока подпись: се лев, а не собака. Повторяю, разговор о «декадентстве» и «символизме» — разговор длинный, особый; здесь достаточно будет подчеркнуть основное положение: истинный символизм мистичен по своей сущности. И в этом отношении он повторяет историю своего предка начала XIX века — романтизма.

19

«Не мани меня ты, воля…» (1905).

Интересно послушать отзыв самого А. Блока о романтизме. А. Блок рассказывает нам о паже, который вечно ищет свою Госпожу и не находит ее: «весь романтизм в этом», — прибавляет поэт (статья «Девушка розовой калитки и муравьиный царь»). Вместо Госпожи паж находит милую девицу с льняными волосами, с розовыми щеками, целует ее, счастлив, и… — весь реализм в этом… Найти — это реализм, пусть так; но искать и не находить — неужели этого достаточно для подлинного романтизма?

Нет, романтика, как и символизм, — в другом измерении. Бессильные порывания и грустные ламентации — это, например, поэзия Жуковского, и недаром разглядели очень скоро весь «псевдоромантизм» его поэзии. И недаром «влюбленность» была тоже одним из главных мотивов поэзии Жуковского. А. Блок — поистине Жуковский минувшего символизма. Далекий от мистических переживаний, замкнутый в круге одинокого «я», он, несомненно, будет служить впоследствии примером «псевдосимволизма» начала XX века. Но не этим неудачным его попыткам «символизма» пробить окно в ограде, отделяющей его от мира и от человека.

«Символизм» его забудется, а поэтом влюбленности и поэтом страдания, поэтом розы и креста, он останется навсегда. От узкого декадентского эстетизма он всегда был далек, он

весь всегда был в страдании — и этим лирика его близка и дорога всем, созвучно чувствующим. Роза и крест покрывают друг друга в его творчестве, определяют собою его поэзию, которой пока нет исхода. Нет — и, вероятно, не будет. Вечное одиночество в страдании, в душевной пустыне — его удел, и сам он хорошо его знает. Вот одно из лучших его стихотворений:

Когда в листве сырой и ржавой Рябины заалеет гроздь, — Когда палач рукой костлявой Вобьет в ладонь последний гвоздь, — Когда над рябью рек свинцовой, В сырой и серой высоте, Пред ликом родины суровой Я закачаюсь на кресте, — Тогда — просторно и далеко Смотрю сквозь кровь предсмертных слез И вижу: по реке широкой Ко мне плывет в челне Христос. В глазах — такие же надежды, И то же рубище на нем. И жалко смотрит из одежды Ладонь, пробитая гвоздем. Христос! Родной простор печален. Изнемогаю на кресте. И челн твой будет ли причален К моей распятой высоте?

Это вопрос всего творчества А. Блока; но не в родных просторах, а в стеклянной пустыне стоит его крест, увитый розами. Каждый из нас распинается жизнью для того, чтобы воскреснуть душой: в этом сущность «трагедии». Но не каждого трагедия эта приводит к действенной любви, в которой одной лишь спасение от мирового «декадентства», от заколдованного круга одиночества. Безнадежные попытки розой и крестом разорвать заколдованный круг — в этом вся история творчества А. Блока. А что же драма «Роза и Крест»? Я думаю, что мне теперь можно и не возвращаться к ней: слишком ясно ее отношение ко всей поэзии А. Блока после того, что сказано выше. Прекрасный Принц, Прекрасная Дама; вечно искать — и не находить; «сердцу закон непреложный — Радость-Страданье одно»; черная роза Радости и светлый крест Страдания… Здесь — сведение в одну точку всего былого творчества А. Блока, здесь — завершение всей его поэзии в одном ценном произведении, в «псевдосимволической» драме. И заглавие этой драмы — лучшее подведение итога всего его творчества, всей его поэзии. Ибо роза и крест — это драма жизни самого Александра Блока.

1913

Примечания

Печатается по тексту первой публикации: Заветы. 1913. № 10. С. 114–125. Вошла в кн.: Иванов-Разумник. Вершины. Александр Блок. Андрей Белый. Пг.: Колос, 1923.

Иванов-Разумник (наст, имя и фамилия — Разумник Васильевич Иванов; 1878–1946) — критик, публицист, историк русской литературы и общественной мысли, виднейший представитель «неонародничества» в критике начала XX в., идеолог «скифства», редактор Собрания сочинений Блока в двенадцати томах («Изд-во писателей в Ленинграде», 1932–1936, т. 1–7; т. 8–12 — под ред. В.Н.Орлова). Историзм в подходе к анализируемым явлениям обусловил его интерес к «новому искусству», в многообразном спектре которого именно символизм в лице его двух крупнейших представителей — Блока и Андрея Белого — он считал «вершинным» достижением, постепенно подходя к осознанию этого феномена. Являясь фактическим руководителем литературного отдела журнала «Заветы» (эсеровского по своей идейно-политической ориентации), он пытался объединить писателей реалистического направления с символистами и «неореалистами». Постоянное общение с Блоком, продолжавшееся до самой смерти поэта, началось в период учреждения и деятельности издательства «Сирин» (1912–1915), выпустившего собрания сочинений А. Ремизова, Ф. Сологуба и В. Брюсова, а также одноименный альманах, в первом выпуске которого была опубликована драма Блока «Роза и Крест» (1913), а во втором и третьем — роман Андрея Белого «Петербург». «Духовный максимализм», который критик открывал в личности и творчестве Блока и который отвечал его собственному умонастроению, способствовал углублению их знакомства и был причиной их идейного сближения в период революции (см. с. 664 наст. изд.). Подробнее см.: Переписка [Блока] с Р. В. Ивановым-Разумником / Вступ. ст., публ. и ком-мент. А. В. Лаврова // Лит. наследство. Т. 92. Кн. 2. С. 366–414.

В обзоре «Русская литература в 1913 году» Иванов-Разумник акцентировал внимание на этапном значении драмы в эволюции Блока: «Давно уже пишет Александр Блок, в наступившем году он мог бы отпраздновать, если бы захотел, десятилетний юбилей <…>, - и все не было у него „определяющего“ его творчества произведения. Драма „Роза и Крест“ явилась таким произведением, вплоть до своего заглавия. Ибо <…> все творчество Александра Блока является соединением черной розы влюбленности с светлым крестом страдания; и в том, и в другом ищет он спасения от безнадежного мирового одиночества. Драма эта как бы подвела итог всему его предыдущему творчеству» (Иванов-Разумник. Заветное. О культурной традиции. Статьи 1912–1913 гг. Пб.: Эпоха, 1922. С. 47–48).