Роза на алтаре (Цветок страсти)
Шрифт:
Вошел Этьен, весь какой-то встрепанный и угрюмый, бросил на диван перчатки и шляпу и остановился посреди комнаты. Все последние дни он ходил взвинченный, Элиана знала почему: сначала крестьяне их родового поместья на Луаре отказались платить подати, а затем и вовсе разграбили замок, и их не сумел покарать никакой закон.
– Послушайте, Элиана, – нервно начал он, – в конце концов нам пора объясниться! Прошло уже несколько дней с того времени, как я все потерял, но я еще не услышал от вас ни слова поддержки!
Она повернулась и посмотрела
– Я вам сочувствую, – просто произнесла она. Этьен сел и обхватил голову руками.
– Сочувствуете? Вы? Когда это случилось с вашим отцом, у вас нашлось столько слов, утешений! А со мной? Знаете, я думаю, или вы никогда не любили меня, или я вам уже смертельно надоел!
Элиана молчала. Что она могла сказать? Она не умела притворяться, придавать оттенок искренности словам, которые не шли от сердца, и предпочитала не произносить их вообще.
Да, она жалела отца, но не Этьена. Отец потерял смысл жизни, а Этьен – всего лишь свои привилегии… Его семья всегда вела праздное существование за счет доходов со своего поместья и пренебрегала службой.
В чем она могла признаться? Что ей неуютно здесь с самого первого дня? Что пресловутое мнение «он замечательный человек, и вы прекрасно подходите друг другу, а значит, будете счастливы» не оправдало себя? Что ей претят их супружеские отношения, что в лучшем случае она равнодушна к нему, а в худшем – ее раздражает в нем каждая мелочь?
Как странно, думала Элиана, что Этьен заговорил об этом только сейчас, хотя они прожили вместе три года. Похоже, ранее он не догадывался о том, что она его не любит и никогда не любила. Порой ей казалось, что женщины куда проницательнее мужчин, куда лучше умеют разбираться в людях и никогда не поверят словам, если лжет взгляд.
Наверное, она должна была заставить себя подойти к нему, обнять и поцеловать; возможно, он ждал этого, но…
«Как ужасно, что мы разобщены в такие страшные дни!» – подумала Элиана, в волнении сжимая холодные руки. Она не сумела бы вынести собственной фальши и в то же время не могла сказать правду, потому что в свое время сама решилась на этот брак и обман.
– Вы черствая и бездушная, Элиана! – сначала голос молодого человека срывался и звенел, но постепенно его тон стал уверенным и твердым. – Я оставлю вас, я пойду в другое место, где мне будут рады, где я встречу понимание и смогу забыться!
Он схватил шляпу, набросил редингот, пошарил в карманах и, взглянув на часы, решительным шагом направился к выходу.
Элиана замерла, слушая громкий стук собственного сердца. Молодой женщине стало страшно.
– Этьен! – воскликнула она. – Этьен!
Но ответом ей был отзвук шагов на лестнице и похожий на далекий выстрел стук входных дверей.
И в этот миг Элиане почудилось, что какая-то дверь захлопнулась для нее навсегда.
Она с трудом дождалась вечера.
Элиана смотрела на висевшее на стене зеркало в овальной раме и видела свое белое, словно лилия, лицо, большие, казавшиеся черными глаза, выражение которых сейчас невозможно было уловить, и ощущала спокойствие, не сонное, а напротив, очень ясно осознаваемое спокойствие. Она думала о том, что в ее душе навсегда сохранится островок твердыни, понимание того, что есть ценность жизни и ее смысл, – волны событий могут омывать его, но ничего потрясающего не произойдет: ни бури, ни взрыва. Она еще не постигла, сколь разительны и сильны могут быть изменения, происходящие в душе и сердце человека, порой изумляющие не только других, но прежде – его самого; не знала, до чего легко люди, случается, расстаются с тем, что совсем недавно казалось им ни с чем не сравнимым и дорогим.
В полночь Элиана легла спать и проснулась в два часа от звука набата и странного сияния, озарившего комнату.
Она приподнялась в постели, потом села, а после, окончательно проснувшись, вскочила с кровати и подбежала к окну.
Фасады стоявших напротив деревьев выглядели темными, По окна ярко желтели сквозь ветви растущих в палисаднике деревьев, и молодая женщина не могла понять, горит ли в них свет или это всего лишь отражение распространявшегося вокруг странного золотого свечения. Распахнув ставни и выглянув наружу, Элиана увидела: да, так и есть – свет бил прямо в темные окна, и оттого казалось, словно в их проемах колышутся блестящие парчовые занавески.
Элиана оглянулась: ей почудилось, будто кто-то зажег в спальне свечи, но это было все то же обманчивое золотистое сияние. Затем его источник стал перемещаться, на улицы вновь наползал мрак, но свет гас медленно: создавалось впечатление, будто чья-то невидимая рука, не спеша, поворачивает фитиль огромной лампы.
Белоснежная постель казалась розовой, а кремовые стены – красновато-коричневыми. Взгляд Элианы упал на висевшее над туалетным столиком зеркало, и она увидела свое залитое золотистым светом лицо, огненные волосы, карминные губы и темные, слегка сузившиеся глаза. Она напряглась, точно перед ударом, и крикнула:
– Дезире!
Девушка вбежала в комнату, заспанная, в развевающемся ночном одеянии и со свечою в руке.
– Что случилось, барышня?
– Смотри, что это? – Элиана показала на улицу.
Дезире высунулась в окно. Мостовая еще не просохла после дневного дождя и блестела, точно политая маслом, деревья стояли усыпанные прозрачными светящимися, будто стеклянными каплями, а край неба над домами алел, словно кровоточившая рана.
Девушка обратила к госпоже влажно поблескивающие зеленые глаза.