Рождение антихриста
Шрифт:
– Видишь тех двоих? Они с нас глаз не сводят!
– шепнула женщина мужу.
– Ты их не знаешь?
Сапожник бегло глянул на странную пару, пожал плечами и усмехнулся:
– Нет, я их не знаю, ни того, ни другого! Да не беспокойся ты из-за них. Смотри лучше, он вышел опять! Он же сейчас свалится вместе с ребенком!
И он указал на оконце в скате крыши, откуда в этот момент выбрался канатный плясун с маленькой девочкой, размахивающей голубым флагом, и задом наперед пошел по канату.
Тем временем двое незнакомцев придвинулись совсем близко к ним, и женщина услыхала, как человек в украшенной пером шляпе спросил своего спутника гортанным басом:
– Сколько времени, дон Чекко?
–
– проблеял толстяк. Одиннадцать часов, если это подходит вашему высокородию.
Женщина удивилась бессмыслице этого ответа, ибо не минуло еще и четверти часа, как с колокольни святого Хризостома прозвучало семь ударов, а в монастырской капелле Братьев-проповедников прозвонили колокольчики к "Аве, Мария".
– Так, значит, одиннадцать, - пророкотал рыжеусый.
– Смотри, смотри, он сейчас прыгнет!
– закричал сапожник и крепко сжал руку жены. Исполнив головокружительный кульбит, канатный плясун ловко приземлился на каменную мостовую рыночной площади.
– Эх, рано! Слишком рано! Да еще и с ребенком на горбе! Ты очень неосторожен, парень, этак когда-нибудь себе и шею сломаешь!
– кричал сапожник.
– Да он, наверно, показывал этот трюк уже сотню раз!
– возразила жена, не понимая, отчего это вдруг ее муж так переживает за канатных плясунов. Ничего тут нет особенного. Моряки на мачтах кораблей выделывают еще и не такие штуки - вот на это, уж точно, стоит посмотреть...
– Ну, если не одиннадцать, так двенадцать, - проблеял аббат.
– Как вашей милости будет угоднее. Почему не может быть двенадцать, если вашему сиятельству так больше нравится?
– Итак, двенадцать, - пробурчал гигант со шпагой.
"Где и когда я могла слышать эти голоса? Это басовитое горловое ворчание и визгливое блеяние? Наверняка совсем недавно", - размышляла женщина. Сначала она заподозрила в этих двоих скотопромышленников, которые некогда частенько заезжали в Монтелепро ради закупки племенных козлов. Подумав немного, она почти утвердилась в этой мысли и даже вспомнила имя одного из них. Но тут что-то вдруг лопнуло у нее в голове, и она увидела себя стоящей посреди спальни и в испуге взирающей на пробивающийся сквозь дырочку в двери мастерской тонкий лучик света. "Крысы!" - ворчал у нее в голове горловой бас. "Крысы!
– блеял визгливый дискант.
– Корабельные крысы! Крысы с галер!"
Леденящий страх пронизал женщину. Ноги ее задрожали, и, чтобы не упасть, ей пришлось взяться за массивную ручку церковной двери. Она поняла, что муж лгал ей. Что эти неприятные личности - дворянин и писклявый аббат были теми самыми ночными визитерами, с которыми говорил ее муж в ту недавнюю ночь. Теперь она понимала и смысл их несуразных речей: сегодня ночью они придут опять, для того и договариваются о времени. "Одиннадцать часов, ваша милость?" - "Нет, рано! Слишком рано!
– ответил ее муж и для отвода глаз добавил: - Ты неосторожен, парень!" Он знал, что к тому времени она еще не заснет.
С ужасом смотрела она на мужа. А он стоял и с открытым ртом глазел на канатоходцев, следя за каждым их движением. Казалось, он так увлечен, что не замечает ничего и никого вокруг.
– Значит, в двенадцать, и так порешим, - проворчал украшенный свежим шрамом дворянин.
И женщина увидела, как сапожник еле заметно кивнул головой.
* * *
Вернувшись домой, жена сапожника поставила на стол оставшийся от обеда капустный суп и кусок куриного мяса, а после ужина вышла во двор поглядеть на мулов и принести воды из колодца. Когда она вернулась в комнату, ее муж уже надел ночной колпак и улегся в постель. Пока она убирала со стола и мыла посуду, он крестился и
3 "Te lucis", "Ave, Maria" - начало католических молитв.
Жена послушно легла в постель, не давая сапожнику повода заподозрить, что она задумала проникнуть в его тайну. Положив голову на подушку и закрыв глаза, она всячески старалась преодолеть сонливость, ибо заснуть ей было нельзя.
Сперва он перебрала в памяти названия всех деревушек и постоялых дворов, а также имена хозяев всех особняков, стоявших вдоль дороги из Монтелепро в Палермо, которую она изучила до мелочей, так как ей часто приходилось следовать этим путем. Потом стала вспоминать, когда же в последний раз она пробовала лесные орехи, которые очень любила, но ела крайне редко: в городе их не было, ибо никто не приносил их на базар.
Время тянулось медленно. Жена сапожника стала вспоминать людей, с которыми успела познакомиться за полгода жизни в городе. Их набралось около сотни.
– Наш сосед слева, - соображала она, - виноторговец Тальякоццо, однажды подарил мне бутылку "Алеатико", потому что я принесла ему починенные сапожки раньше, чем было заказано. Я никогда еще не пила такого хорошего вина, даже в монастыре. А его дочка Тереза - очень славная девушка. Так же зовут жену торговца пряностями. Его я не знаю. Люди называют его "кум Скули", а то и просто "куманек". Если мне надо было немного перцу, он запросто давал мне в долг. Кузнец-медник, прядильщик шерсти и торговец-зеленщик тоже живут на нашей улице - вот уже и семеро. Знаю еще старика, который держит красильню для шелка и бархата в самом порту. У него есть два сына - один из них скупает табачный лист и делает на дому нюхательный табак. А еще он торгует изделиями из кораллов и зарабатывает кучу денег. Три скудо за цепочку! Да на это можно козу купить!
Тут она остановилась, ибо ей пришла в голову мысль, пробудившая у нее надежду и вместе с тем чувство тревоги.
– Долги! Может, он наделал долгов и скрывает от меня? Эти двое ссудили ему денег, а теперь приходят, чтобы припугнуть и заставить платить. Они просто искатели золота, ростовщики, а этот аббат наверняка не настоящий аббат! Но нет, у него не может быть долгов! Как бы он тогда купил еще одного мула к тем двум, что уже стоят на конюшне? Тридцать шесть скудо выложил он за него, а ведь эта скотина и шести не стоит. Он вечно кусается и брыкается, а чтобы его оседлать, требуются двое здоровенных парней.
Опечаленная и угнетаемая тревогой, она вновь предалась воспоминаниям.
– Торговец зерном Тапуччи. Удивительно, как это наши квартальные бедняки до сих пор не разделались с ним?.. Лука Загороло, седельный мастер. Чуть не забыла, есть еще один Загороло, который платит за место в церкви Святого Духа. Тот называет себя маклером. Потом парикмахеры, что живут внизу, в доме напротив. Их всего-то двое, муж и жена, а шуму от них за десятерых!
Вдруг ей вспомнилось, как однажды в мастерскую приходили, тоже среди ночи, двое мужчин и спросили свинцовые грузила для утяжеления сетей. Они очень торопились, ибо с восходом солнца им уже хотелось выйти на ловлю. Она пожелала им удачи, полных лодок рыбы, и один из них, совсем седой старик, ответил: удача наша - от Бога! Это были честные люди; они хорошо заплатили и ушли. Но эти двое, дворянин и аббат (если только он и вправду аббат что-то она не видела молитвенника или других книг у него в карманах), эти двое такие странные...