Рождение человечества. Начало человеческой истории как предмет социально-философского исследования
Шрифт:
«Если сигналы (в частности, слова) нужны в общем случае для того, чтобы различать способы обращения с реальностью (отпрыгнуть или затаиться, сварить варенье или замариновать и т. п.), то разумно, на мой взгляд, будет не стремиться найти некоторую имманентно присущую природе грань (особенно в тех случаях, когда природе имманентно присущ континуум), а спокойно ставить эту грань самим в зависимости от конкретной цели и задачи» 59 .
59
Бурлак С.А. Грань между языком и неязыком: реальность или артефакт восприятия? // Антропогенез.РУ, 2010 [Электр. ресурс]. URL: http:// antropogenez.ru/article/192/ (Дата обращения: 18.12.2014). Выделено автором.
Обратим внимание: это говорит квалифицированный филолог, человек, для которого язык – основной предмет его деятельности. Говорит на сайте, позиционирующем себя коллективом «настоящих Специалистов – Антропологов с большой буквы» 60 . Не хочется думать о том, в зависимости от какой конкретной цели и задачи может оказаться посаженная на гранты современная наука. По сути
Так чего же не хватает выходящим работам, если ни одна из них не может не то что поставить точку в вопросе, – это, скорее всего, просто невозможно, – но хотя бы точно указать направление, в котором могли бы продвигаться остальные ученые? Ответ для нас очевиден: им не хватает метода. Не хватает историзма в современном понимании.
60
О проекте // Антропогенез.РУ, 2010 [Электр. ресурс]. URL: http:// antropogenez.ru/about/ (Дата обращения: 18.12.2014).
Все современные системы происхождения языка (а вместе с ними и человека) мы можем разделить на две неравные части. Первая часть – это системы, в которых глоттогенез опирается на коммуникативные системы животных. Коммуникативные системы, которые берутся за основу разными учеными, могут быть жестовыми (Томаселло, Поллик, де Ваал и др.) либо звуковыми (Митен, Миллер, Бикертон и др.). В том и другом случае никакого «недостающего звена» не требуется. При этом ученые могут сколько угодно говорить о великом значении языка: «Язык – это именно то, что делает нас людьми 61 », – говорит Д. Бикертон и даже ставит первой задачей своей книги доказательство этого факта. Он, как и некоторые другие исследователи (например, Панов), обнаруживает кардинальный разрыв между коммуникацией у животных и языком людей, но преодолеть его не умеет. Бикертон объясняет это тем, что язык возник не как средство общения людей, а как орудие мышления, «эволюционная аномалия» 62 в развитии коммуникационных систем, и только потом стал использоваться людьми для связи друг с другом. Такая вот эволюционная петля, после которой развитие пошло на новом, более высоком уровне, но, в принципе, в том же направлении. То есть при всех оговорках возникновение языка все-таки рассматривается как результат эволюции (хотя и аномальной) коммуникативных систем животных, идущей параллельно эволюции видов. А значит, что бы ни говорили, а человек – только продвинутое животное, как и язык – продвинутая «коммуникативная система».
61
Бикертон Д. Язык Адама: Как люди создали язык, как язык создал людей. М.: «Языки славянских культур», 2012, с. 2.
62
Там же, с. 245.
Отдельно хочется сказать несколько слов о работах российского зоолога, почитаемого коллегами за живого классика отечественной этологии, Евгения Николаевича Панова. В своих книгах, статьях и выступлениях он блестяще критикует доводы сторонников сближения коммуникации животных и языка людей, считая в целом «когнитивную революцию» в этологии свидетельством ее кризиса, связанным с отказом от базового принципа, изложенного пионером этологии Ллойдом Морганом: «Не следует интерпретировать действие животного как результат проявления высоких психических способностей, если оно может быть легко объяснено как проявление способностей, отвечающих более низкому уровню развития психики». Достаточно лишь знать, как устроен язык, – говорит Панов, – чтобы понимать, что коммуникация животных имеет с ним очень мало общего. И, в отличие от многих своих коллег, он, по всей видимости, уделил внимание изучению этого вопроса. Но, к сожалению, стоит ему в своих рассуждениях коснуться палеолитических предков людей, как, становясь жертвой магии слова «люди», он начинает сам совершать ту же ошибку, которую так блестяще критикует у оппонентов, пока речь идет о «животных». И вот уже «орудия труда» и сложные формы поведения, которые по Панову у шимпанзе никак не свидетельствуют о проявлениях высоких психических способностей и коммуникации, сравнимой с человеческой речью, у «человека умелого» начинают о них прямо свидетельствовать. Выходит, что, проводя мысль о невозможности постепенного перехода от коммуникации животных к языку человека и необходимости скачка, он не рассматривает этот скачок как переход к новой форме движения материи – социальному развитию в противоположность биологическому, а замыкает его в границах прежней формы. Но в таком случае скачок перестает быть скачком.
Другую часть теорий происхождения языка представляет одна единственная теория, изложенная в работе Б. Ф. Поршнева «О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии)». Это единственная теория, которая опирается на современное понимание историзма, позволяющее решить проблему радикального перехода в новое качество, полной замены предмета на противоположный, смену полюсов его развития. При этом теория Поршнева также единственная, которая потребовала восстановления проблемы «недостающего звена». Без него проблема пересечения грани между животным и человеком не решается: сперва в самом животном мире должно было возникнуть животное, противоположное всем другим животным каким-то своим особым свойством, «антиживотное», и только потом, через отрицание этого свойства, а вместе с ним уже и животных свойств вообще, появиться человек – социальное, говорящее существо.
Однако теоретические построения Поршнева обесценились бы, если бы они были лишь умственными спекуляциями, не опирающимися на знание физиологии нервной системы. И в этом пункте мы снова можем указать на уникальность поршневской системы: теоретической основой для обоснования качественного скачка от животного к человеку для нее служит учение И. П. Павлова о двух сигнальных системах – итог его многолетних исканий в области физиологии высшей нервной деятельности.
Когда Павлов открыл условный рефлекс, ему казалось, что с его помощью он сможет объяснить психику человека. Описывая в 1903 г. перед научной общественностью свои опыты, связанные с условнорефлекторной работой слюнных желез собаки, ученый заявлял: «Слюнная реакция животного могла бы рассматриваться в субъективном мире как субстрат элементарного, чистого представления, мысли» 63 . Мышление представлялось ему условным рефлексом второй степени. Понадобилось почти тридцать лет работы в лаборатории, чтобы Павлов, научившийся к тому времени выстраивать у животных условные рефлексы не только второй, но уже чуть ли не седьмой степени, наконец, признал: загадку человека, идя по этому пути, не раскрыть. Вот тогда и возникло учение о двух сигнальных
63
Павлов И.П. Экспериментальная психология и психопатология на животных. Речь на одном из общих собраний Международного медицинского конгресса в Мадриде в апреле 1903 г. // Павлов И.П. Рефлекс свободы. СПб: «Питер», 2001, с. 13.
«Разве наш рост не состоит в том, что под влиянием воспитания, религиозных, общественных, социальных и государственных требований мы постепенно тормозим, задерживаем в себе все то, что не допускается, запрещается указанными факторами? Разве мы в семье, в дружеском кругу не ведем себя во всех отношениях иначе, чем при других положениях жизни?» 64
Таким образом общее представление о грани между человеком и животным конкретизировалось в терминах физиологии высшей нервной деятельности как проблема появления второй сигнальной системы. Для научной постановки вопроса о начале человеческой истории это оказалось важнейшим вкладом. Стало ясно:
64
Павлов И.П. Проба физиологического понимания симптоматики истерии // Павлов И.П. Рефлекс свободы. С. 253.
«Психология человека – это физиология нервной деятельности на уровне существования второй сигнальной системы» 65 .
Ясно, что решать вопрос о происхождении языка – главного инструмента второй сигнальной системы – без учета данных физиологии высшей нервной деятельности и учения о двух сигнальных системах невозможно. Но если мы заглянем в именной указатель любой из современных работ по глоттогенезу, то не найдем там имени Павлова. И не то чтобы данные нейрофизиологии совсем не принимались в расчет, но игнорируется именно учение о двух противоположных сигнальных системах, а вместе с ним – момент качественного перехода.
65
Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии). С. 101.
Поршнев не только приступил к ответу на вопрос о происхождении языка и речи, предварительно изучив все, что на тот момент было известно о физиологии нервной деятельности, тесно общаясь с нейрофизиологами и даже проводя собственные эксперименты. В процессе поиска ответа он совершил настоящее научное открытие в этой области, синтезировав на основе многолетнего изучения неадекватных рефлексов учения Павлова и Ухтомского в оригинальную теорию тормозной доминанты и предложив бидоминантную модель высшей нервной деятельности. История этого открытия не проста, как и его дальнейшая судьба. Поначалу Поршнев крайне скептически относился к павловскому учению о рефлексах, считая, что «идея рефлекса изжила себя по мере приложения к высшим организмам» 66 , и выдвигал на первый план идею доминанты А. А. Ухтомского. Но в то время (речь идет о начале 1950-х гг.) открыто высказать подобные взгляды было сложно: по результатам объединенной научной сессии АН СССР и АМН СССР, посвященной проблемам физиологического учения академика И. П. Павлова, летом 1950 г. учение Павлова было узаконено в качестве единственной научной основы физиологии в СССР. Только в мае 1962 г., после Всесоюзного совещания по философским вопросам высшей нервной деятельности и психологии, на котором Поршнев выступал с докладом 67 , монополия была отменена. Но именно тогда, когда критиковать Павлова стало можно (и едва ли не модно), Поршнев неожиданно осознал, что его прежняя критическая позиция – «теория доминанты опровергает рефлекторную теорию» – совершенно недостаточна. Его изучение нейрофизиологии все эти годы не прекращалось. Позже он отмечал, что «сам Ухтомский долгое время преувеличивал расхождение своей концепции… с направлением И. П. Павлова», но в конце концов признал, «что многое в его принципе доминанты гармонически сочетается и рационально размежевывается с павловскими условными рефлексами» 68 . Глубокое расхождение между двумя великими физиологами оставалось в вопросе о торможении, но Поршневу наконец удалось его преодолеть.
66
Поршнев Б.Ф. Гипотеза о тормозной доминанте. Рукопись (автограф), ОР РГБ, 684/22/11, л. 36–37. Цит. по: Вите О.Т. «Я – счастливый человек». Книга «О начале человеческой истории» и ее место в творческой биографии Б.Ф. Поршнева [Приложение] // Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии). С. 685.
67
См.: Поршнев Б.Ф. [Вопросы высшей нервной деятельности и антропогенез. Выступление] // Философские аспекты физиологии высшей нервной деятельности и психологии. Материалы совещания. М., 1963.
68
Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии). С. 157.
Ко времени написания главного труда своей жизни от былого скепсиса в отношении учения Павлова у Поршнева не осталось и следа.
«Эта великая научная теория, детально разработанная сотрудниками и последователями И. П. Павлова, широко известна. Несмотря на все попытки объявить ее потенциал ныне исчерпанным, она продолжает оказывать на подлинную физиологическую и психологическую науку и на мировоззрение стойкое воздействие. Она олицетворяет безоговорочный материализм и детерминизм в науке о работе мозга, в которую с других концов просачивается так много наукообразной невнятицы и неумности, так много нежелания ясно мыслить о самом сложном, что создала природа, наконец, так много просто философской недоученности при любой степени знания анатомии, химизмов и электрофизиологии мозга. Короче, теория И. П. Павлова удовлетворяет высшему со времен Декарта критерию истины – ясности. По крайней мере это можно утверждать о многих из ее основных положений и результатов» 69 .
69
Там же, с. 155.