Рождение мексиканского государства
Шрифт:
Трудящиеся массы колонии, подвергавшиеся жестокой эксплуатации и лишенные элементарных прав, находились в крайне тяжелом положении. Оно усугублялось дискриминацией населения индейского и африканского происхождения. Эта дискриминация была одним из проявлений испанской колониальной политики, имевшей целью в противовес происходившей этнической интеграции изолировать и противопоставить друг другу уроженцев Испании, креолов, индейцев, негров и метисов. Колонизаторы делили жителей Новой Испании на категории по расовому принципу, причем каждый вариант смешения европейцев, индейцев и негров имел особое название. Расистская подоплека такой системы нашла, в частности, свое выражение в оскорбительных для человеческого достоинства обозначениях, заимствованных из зоологического словаря: лобо (волк),
Несмотря на противодействие испанской монархии, длительный процесс смешения различных этнических компонентов сопровождался установлением определенной общности метисного, креольского, негритянского и части индейского населения. Все они говорили на испанском языке, исповедовали одну и ту же католическую религию. Ранее не связанные между собой территории отдельных племен и народов оказались объединенными в рамках созданного завоевателями вице-королевства, делившегося на интендантства и более мелкие административные единицы. Важное значение имело развитие экономических связей и рыночных отношений. Под влиянием всех этих обстоятельств к началу XIX в. сложились объективные предпосылки становления мексиканской нации. Но созданию условий, необходимых для ее формирования и консолидации, мешал колониальный статус.
Упорная борьба против испанского господства шла начиная с XVI в. В освободительном движении участвовали главным образом независимые индейские племена (сохранившиеся в ряде малодоступных районов, удаленных от основных центров колонизации), крестьянство, городская беднота и другие социальные группы, принадлежавшие к эксплуатируемым низам общества.
Наиболее массовый характер носили частые индейские восстания XVII–XVIII вв. Самыми крупными из них были восстания тепеуанов, тараумара, кончо, тобосо, пима, апачей и других племен на северо-западе Новой Испании, индейцев Оахаки, Новой Мексики, Чьяпаса, Соноры, Калифорнии, Юкатана, выступления горняков Реаль-дель-Монте (1766), населения Сан-Луис-Потоси, Гуанахуато, Мичоакана (1767), Исукара (1781). Значительные городские волнения, в которых индейцы тоже сыграли большую роль, произошли в 1624 и 1692 гг. в Мехико. В течение колониальной эпохи не раз восставали негры-рабы.
Недовольство политикой испанских властей выражали также имущие слои, включая богатых креолов. Но, не решаясь опереться на народные массы, они ориентировались в основном на поддержку враждебных Испании держав, о чем свидетельствуют неоднократные обращения представителей креольской знати к Англии и США во второй половине XVIII в.
Для расправы с антииспанским движением и обороны колонии в случае нападения извне мадридское правительство неуклонно наращивало военный потенциал Новой Испании. Численность вооруженных сил вице-королевства достигла к 1808 г. 40 тыс. человек. Из них около 6 тыс. составляли регулярные войска, а остальные — провинциальные ополчения. Высшие командные посты и часть офицерских должностей занимали уроженцы метрополии, тогда как рядовой и сержантский, а в значительной мере и офицерский состав комплектовался преимущественно из мексиканцев[3]. При этом рядовые ополченцы были в большинстве своем крестьянами и ремесленниками, офицеры же происходили обычно из помещичьей среды.
Восстания XVII–XVIII вв., являвшиеся, как правило, локальными, а в ряде случаев даже племенными выступлениями, носившие стихийный характер, потерпели поражение. Однако они свидетельствовали о растущем сопротивлении населения Новой Испании политике колонизаторов. Оно вылилось в начале XIX в. в мощное освободительное движение, подъем которого обусловливался воздействием ряда важных социально-экономических и политических факторов.
* * *
Многочисленные
Стоимость годовой продукции горнодобывающей промышленности, где трудились около 45 тыс. человек, достигла к началу прошлого столетия почти 28 млн. песо (немногим уступая общей стоимости продукции земледелия и скотоводства, составлявшей тогда в среднем 29 млн. песо в год). Из этой суммы приблизительно 27 млн. приходилось на долю благородных металлов, добыча которых увеличилась по сравнению с 1740 г. втрое. В Новой Испании добывалось в то время серебра в 10 раз больше, чем на всех рудниках Европы, а ежегодный вывоз его составлял две трети всего мирового производства. Монетный двор Мехико являлся крупнейшим в мире.
В таких центрах обрабатывающей промышленности, как Мехико, Гвадалахара, Пуэбла, Керетаро, Вальядолид, Оахака и других, изготовлялись хлопчатобумажные, шерстяные, шелковые ткани, одеяла, шляпы, посуда, мыло, свечное сало и т. д. В конце XVIII в, не менее половины жителей Пуэблы (в 1793 г. их насчитывалось около 52 тыс.) было занято в прядильном и ткацком производстве. В Оахаке число ткацких станков за 1793–1796 гг. увеличилось с 500 до 800{11}. В отличие от деревенского ремесла индейских селений, основанного на примитивной технике, городские предприятия имели обычно более современное оборудование, хотя и отставали в этом отношении от мануфактур передовых стран Европы и США.
Положение и условия труда рабочих были крайне тяжелыми. На мануфактурах царили порядки, напоминавшие тюремные. Рабочих запирали в темных, тесных и грязных помещениях, которые им запрещалось покидать. За малейший проступок или нарушение установленных правил виновные подвергались суровому наказанию. Мизерная заработная плата выдавалась не деньгами, а продовольствием, водкой, одеждой. Юридически свободные, рабочие фактически являлись неоплатными должниками владельца предприятия и полностью зависели от него. Рядом с ними работали заключенные, направлявшиеся для отбытия наказания по приговору судьи или решению колониальной администрации.
Открытие в 1765–1778 гг., помимо Кадиса и Севильи, еще девяти испанских портов для торговли с Америкой и в последующем (до 1810 г.) ряда мексиканских портов, кроме Веракруса и Акапулько, а также разрешение американским колониям Испании торговать между собой (1774), наряду с отказом от системы флотилий, упразднением некоторых пошлин и уменьшением размеров других, способствовали оживлению торговли.
Если в течение 12 лет, с 1728 по 1739 г., Веракрус посетили 222 корабля, то за такой же промежуток времени в 1784–1795 гг. их прибыло туда 1142, т. е. в пять с лишним раз больше. Стоимость ввезенных товаров, за период с 1765 по 1777 г. составившая 131,1 млн. песо, в 1778–1790 гг. достигла 233,3 млн.{12} В 1800–1810 гг. Веракрус принимал в среднем по 173 торговых судна в год, тогда как для предшествующего десятилетия средняя цифра не превышала 99. Хотя частые в конце XVIII — начале XIX в. англо-испанские войны (1779–1782, 1796–1801, 1804–1808) сопровождались сокращением торговли, в мирные годы ее объем опять увеличивался. Так, в 1802–1804 гг. средняя стоимость импорта, поступавшего в Веракрус, составляла 19,5 млн. песо в год{13}. Заметно вырос, в частности, товарооборот между Новой Испанией и другими испанскими колониями.
Из-за неспособности отсталой промышленности метрополии удовлетворить растущие потребности колонии значительное развитие получила контрабандная торговля последней с иностранными купцами. В течение длительного времени первое место в этой торговле занимали англичане. Однако в годы англо-испанских войн объем ее сократился. Поскольку коммуникации Испании с американскими владениями были нарушены, мадридское правительство в этот период неоднократно разрешало заходить в колониальные порты торговым судам из Франции — союзницы Испании — и нейтральных государств.