Рождение мыши
Шрифт:
Она помолчала и спросила:
— Вы сейчас в пятом?
— Да.
— Ну вот, — улыбнулась она, — через пять лет вы уже кончите школу и приедете ко мне в гости таким потрясающим мужчиной!
Он повернул голову и посмотрел на нее.
— И я скажу: «Миша, дорогой, как же вы выросли!» А вы ответите: «А вы-то как постарели, Нина Николаевна, вот паутинка возле глаз, в волосах белые ниточки».
— Что вы говорите! — бурно возмутился Мишка.
— А я вам отвечу: «Мишенька, вы их только потому и не замечали раньше, что сами были мальчиком, а они
Тут Мишка вырвался, и лицо его передернулось.
Она тихо засмеялась и поймала его руку.
— Но ведь до этого еще далеко! Не обижайтесь, Миша, давайте лапу. Мы же друзья на всю жизнь, правда?
Памятник был в самом деле очень хорош. На мощном черном пьедестале — при месяце на нем все время вспыхивали быстрые лиловые искры — парила нежная женская фигура. Была ли это сама умершая или только тень ее прилетала к этим печальным камням, — трудно было понять замысел художника. Девушка стояла с опущенной головой, глаза ее были полузакрыты, а руки бессильно опущены.
— Тут и стихи есть! — сказал Мишка.
Нина наклонилась.
«Явись, возлюбленная тень,
Как ты была перед разлукой!» —
молил кто-то умершую.
Тут Мишка быстро и испуганно шепнул:
— Нина Николаевна!
Она обернулась: он!
— Здравствуйте, Нина Николаевна, — сказал он, кланяясь. — Вот неожиданная встреча!
— Да, очень неожиданная, — подчеркнуто сказала Нина. — Вы что же, тоже гуляете?
— А вот видите, — он показал на «лейку», — хочу снять этот памятник при луне, не знаю только, что выйдет.
— А ничего не выйдет! — буркнул Мишка. — При луне надо, знаете, какую выдержку?
— Да? — спросил он доверчиво.
Нина крепко держала Мишку за руку и холодно смотрела на Макарова.
— А вы сами снимаете? — почтительно спросил он Мишку.
— Ну как же! Он с меня сколько снимков сделал, — ответила за него Нина и с материнской гордостью перебрала Мишкины волосы. — У него есть «Пионер».
— А-а! — серьезно кивнул Макаров. — Да-да-да! Знаю эту систему.
— Нина Николаевна на следующее лето привезет «ФЭД». Вот тогда мы и будем снимать, — запальчиво сказал Мишка.
— Так то на следующее лето! — кротко улыбнулся Макаров. — Нет, вы уж снимайте Нину Николаевну сейчас. — Он снял с груди «лейку» и подал ее Мишке. — Прошу вас, настоящий «Цейсс» сорок второго года. Берите, берите, Миша. Это на память о крабах.
Мишка молчал.
— Нина Николаевна, ну уговорите же вашего друга не смущаться.
Нина подумала: «Да и Николай бы сделал так — ему никогда ничего не было жалко».
— Ну, что ж, — сказала она невесело, — это же подарок, от чистого сердца.
— От чистого, от чистого! — обрадовался Макаров и, подойдя, красиво надел фотоаппарат Мишке через плечо. — Вот! Владей, Фаддей, моей Маланьей!
У
— Спасибо!
— На здоровье, дорогой. — Макаров засмеялся и повернулся к Нине: — Ну, наконец-то я с блеском вышел из положения, а то я все пальцы пожег — какой я фотограф!
В это время послышался старческий кашель. Она оглянулась и увидела в желтом пятне света Бога Саваофа, как его рисуют в церквах посередине потолка. Он стоял на плите и, подняв фонарь, смотрел на них.
— А я-то думал, не хочет ли кто ангела свинтить, — сказал он и посмотрел на Нину. — Это ты, Нюша?
— Здравствуйте, дедушка, — улыбнулась Нина, — нет, мы ничего не трогаем. Вот пришли памятник посмотреть, можно?
Старик опустил фонарь.
— А почему же нет? Смотрите — вот он весь! Заборов нет, разломали добрые люди. — Он потоптался на месте. — Папироску у вас не выпрошу?
Нина взяла у Миши сумочку, вынула оттуда нераспечатанную коробку «Дели» и протянула старику.
— О-о! Вот за это вам большая благодарность, — очень обрадовался он, — а то не могу махорку — в груди першит. — Старик бережно взял коробку и поднес ее к фонарю. — «Дели», — сказал он удивленно и весело и даже покачал головой.
Улыбнулась и Нина.
— А не страшно вам тут, дедушка?
— Это кого ж?! — опять весело удивился старик, и Нина поняла, что он давно привык именно к этому вопросу. — Упокойников, что ли? Нет. Упокойников я не боюсь, а вот которые живые, те иногда да пакостят! И особенно ребята — разве нонешнего ребенка чем испугаешь? — Он подошел к памятнику, посветил и ткнул бурым корявым пальцем в пустое отверстие на пьедестале. — Вот, выколупали барышню Фольбаум, а спросить: зачем? — и сами не знают. Это который был с вами, первеющий босикант — ему все здесь надо. А мертвый не завистливый, все свое уже получил сполна — его теперь дело гнить.
— Дедушка, а отчего она померла? — спросила Нина.
— Да смерть пришла, вот и померла, — равнодушно и ласково ответил старик. И по легкости его тона Нина поняла, что он этот вопрос считает пустым. Как же люди до сих пор не поняли, что все они, сколько их ни есть, умирают только от смерти. А всякие болезни — это только ее хитрости и предлоги для дураков. Но так как Нина ждала, он добавил: — С ноги все пошло: зашибла ногу и зачаврела. — Он открыл фонарь и закурил. — Ну, однако, прощения прошу. Пойду посмотрю, куда он… первеющий босикант!
Он отошел, и наступило короткое молчание.
— Вы разочарованы? — мягко спросил Макаров. — Да, умерла от костного туберкулеза. Сюда до сих пор ходит ее младшая сестра. Ей уж сорок пять лет. Кладбище на сносе. Мы увозим памятник в Новороссийск.
— Миша, — крикнула Нина, отворачиваясь от него, — Мишенька, где вы?
Никто ей не ответил.
— Не зовите! Сбежал ваш кавалер, — усмехнулся Макаров. — Как сумочку вам отдал, так и сбежал. Пошел показывать «лейку». («Нет, не в „лейке“ дело», — подумала Нина.) Так что, если разрешите… — И он подал руку.