Рождение мыши
Шрифт:
В это время у парадного позвонили. Она сразу спрыгнула с кушетки и бросилась в коридор, вытирая глаза, — пришел профессор.
V
Бежать! Бежать! Сейчас же! Забрать только самое необходимое — полотенце, мыло, пару белья, ну, кое-какие справочники, а за остальными книгами и тряпьем приедет шофер. Он выдвинул чемодан и начал укладываться. В это время постучался профессор.
— Можно к вам? — Григорий молча подошел к двери и отпер. Профессор вошел, сказал: «Здравствуйте», — и сел. Посидел, посидел и спросил:
— Что это лицо у вас такое, Григорий Иванович, что-нибудь случилось?
—
— А ну, разрешите-ка пульс. — Профессор ловко поймал его за руку. — Кали бромати вам ваша ученая супруга не прописывает? — Григорий молчал. — Надо, надо пить. Ну, потом, конечно, пустыня, жара, одиночество. — Он вздохнул. — А от Нины Николаевны так-таки ничего?
— Нет!
— Ничего, пришлет. — Григорий молча укладывался. — А вы все нервничаете? И еще с супругой, небось, из-за всяких пустяков ссоритесь.
Григорий выпрямился и молча посмотрел профессору прямо в глаза.
— Ну что, я не прав? — усмехнулся профессор.
— Сейчас я ей из-за вас чуть не сломал шею, — сказал Григорий.
— Из-за меня? — профессор недоуменно пожал плечами. — Ну и неумно — она мой ординатор, вот и всё.
— Именно вот и всё, — вдруг покраснел Григорий. Он бросил полотенце и подошел к профессору. — Если я молчу… — произнес он сипло и весь задрожал.
— Положим, вы совсем не молчите, — усмехнулся профессор, — и поэтому стойте-ка, запрем двери. — Он набросил крючок, возвратился и снова сел. — Вот раз уж на то пошло, разрешите вас спросить, прямо, по-мужски, можно?
Григорий молчал.
— Вы ее любите?
Григорий посмотрел на толстые губы профессора и быстро спрятал руки в карман — так его затрясло.
— А почему вы спрашиваете? — спросил он тихо. — Да как вы смеете спрашивать? — заорал он на всю квартиру, и ему даже стало нехорошо от мгновенной оглушающей ярости. — Я не допущу! Чтоб моя фамилия трепалась! Делайте что угодно, — продолжал он, прижимая руки к груди, — что только вам угодно, но чтоб ша! Чтоб было тихо! — Он топнул ногой, и все вокруг зазвенело. — Умейте паскудить втихомолку, а то если я начну рассчитываться… — Он махнул кулаком и захлебнулся, и сразу ослабел, и ему стало на все наплевать.
Профессор покачал головой.
— Ну нервы, нервы и только одни нервы! О чем кричать? Вы же к ней уже равнодушны, она — тоже.
Тут вдруг в дверь так забарабанили, что задребезжал крючок.
— Отвори! — визжала Екатерина Михайловна. — Сейчас же отворите!
Профессор подошел и откинул крючок.
Она — толстая и красная Джиоконда — молча стояла в дверях.
— Ну, что такое? — спросил ее профессор недовольно и тихо, как муж жену.
Екатерина Михайловна отчужденно посмотрела на него, увидела, что творится на полу, оттолкнула профессора, подбежала и так пнула чемодан, что мыло, паста, гребенка, карандаши, еще какая-то там мелочь так и взлетела фонтаном.
— К чертовой матери, — провизжала она, плача от злости, — к чертовой матери всех вас!
— Екатерина Михайловна! Да что ж это, наконец, такое! — прикрикнул на нее профессор.
Она обернулась.
— Имейте в виду, Ефим Маркович! — отчеканила она. — Я люблю своего мужа и расставаться с ним не собираюсь. А вас я попрошу…
Григорий повернулся
Глава 4
I
Статье Григория неожиданно и крупно повезло. Как раз в это время на страницах печати шла дискуссия о роли Азии в развитии нового европейского искусства и науки, и дня через три после выхода номера журнала большие отрывки статьи с точным указанием на источник появились в центральном органе. Маленький ведомственный журнальчик, существовавший только на дотацию, никогда не удостаивался такой чести, и вокруг него забегали. Фабрика Мосфильма сколотила группку из сценариста, кудрявого режиссера в роговых очках, его ассистентки, усадила их в самолет и послала в пустыню. Самый большой еженедельник страны запланировал на осень статью на шесть колонок с фото и многокрасочную вкладку, и только Григорий этого ничего не знал. Он зарылся в пустыню и носился на виллисе по следам древних каналов, составляя карту оросительной системы XI–XV веков. Это была спешная работа, и его очень торопили. На вызов в Москву вылетела его ассистентка — Шура Крутько.
Нина прочла статью на маленькой подмосковной станции: здесь они договорились встретиться с Сергеем, но он запаздывал, и она, дожидаясь поезда, тихо гуляла по каким-то тихим перелескам. В одном месте она насобирала под елками с горстку маслят и вымазала пальцы об их клейкую желтую слизь; в другом сорвала две большие и очень душистые лисички; в третьем постояла под кустами и послушала какую-то красногрудую пташку; в четвертом разворошила концом острой туфли огромный муравейник и долго смотрела, как муравьи спасают свои похожие на крошечные египетские мумии куколки; в пятом — какая-то толстая курносая тетка с блестящим лицом продала ей бутылку парного молока, но кружки не было, и Нина стала пить прямо из горлышка, а тетка стояла, обтирая свое блестящее, как самовар, лицо пестрым передником и улыбалась.
— А вы бы туда пошли, — сказала тетка и показала на станцию. — Там армяне шашлык делают и вино есть.
— Спасибо, тетушка, — поблагодарила Нина, — я ничего не хочу, вот попила молочка и ладно! — И она протянула ей опаловую белую бутылку.
Тетка бесшумно опустила бутылку в мешок и спросила:
— Что? Ай не тутошняя?
— Нет, тетушка, я московская.
— А что ж одна?
Нина развела руками.
— Пропал куда-то мой кавалер, не идет!
— Ну, придет, — успокоила ее тетка. — А я смотрю, такая хорошая дамочка и одна, а что, мужа-то нет?
— Нет, мужа у меня сейчас нет!
— О-о! — посочувствовала тетка. — Что ж так… ай! — Она не договорила.
— Нет, с фронта не вернулся, — объяснила Нина.
— А-а! — поняла тетка. — Так, так, так! Вот у меня невестка тоже… была, так сказать, сестрицей милосердной в танковой роте, так рота на мины — и все без вести! — Она села на траву. — Такая была обходительная, такая жалостливая, меня все «мама, мама, не выходите без платка, застудитесь, мама, не хотите ли покушать?». А муж не ждет…