Рождение новой России

Мавродин Владимир Васильевич

Среди иноземцев, которым Петр открыл широкий доступ в Россию, были люди различных дарований и нравственных качеств. Для одних Россия стала второй родиной, и, обрусев, они служили ей верой и правдой. Такими были, например, Брюс и Вейде.

Но были и такие авантюристы, как Миних, которые при жизни грозного Петра оставались в тени, не помышляли о том, чтобы править страной, но в царствование преемников Петра «выплыли на поверхность», стали у руля правления, оттерли русских людей и запустили руки в государственную казну: «Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места

в управлении, — писал В. О. Ключевский. — Вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упаду на доимочные деньги, выколачиваемые из народа».

Все эти минихи и остерманы, левенвольды и бироны, бенкендорфы и фредериксы стали сущим бичом русского народа. Характерный штрих: герой 1812 г. и кавказских войн генерал Ермолов с горечью и иронией просил царя «произвести его в немцы».

В преклонении перед «ученым немцем», которого Петр нередко ставил выше своего, русского, лежит корень того немецкого засилья, которым отмечена вся история царской России и которое принесло столько зла русским людям.

Стрелецкий бунт

Первые новшества, которыми ознаменовалось начало правления Петра, вызвали противодействие со стороны кругов, приверженных стародедовским порядкам и обычаям.

«Неправедно» шагал своей быстрой поступью по жизни «царь-кутилка», «царь-антихрист» Петр. До каких только темных, глухих уголков старомосковской жизни, покрытых пылью вековой да плесенью, не добиралась его рука! На какие только святыни «древлего благолепия» не замахивался он, каких только столпов не потрясал этот невиданный царь-мастеровой, настоящая «напасть божия за грехи людские!» И до титулов царских добрался он, отменил целые богословские трактаты, писавшиеся в грамотах к «турецкому султану» и персидскому шаху, и от бояр требовал, чтобы «зелными чинами» не писали — «не люблю», и подписывался не по православному — Piter. И в церковь толком он не ходил, забыв благочиние отца и деда. И людей, созданных по образу и подобию божьему, рожденных ступать по земле, отправлял учиться плавать по пучинам морским. И кощунствовал он, и богохульствовал.

Разве могла простить все это царю потревоженная и разбуженная им от векового сна боярская накипь московская, те, кто жил сегодня, но думал о вчерашнем дне?

У Петра было немало преданных ему людей из передовых бояр, дворян, купцов, из незнатных, «непородных» людей, но зато и немало врагов.

Еще до отъезда Петра за границу, в начале 1697 г., был арестован ряд лиц, собиравшихся у монаха Авраамия. Они были недовольны увеличением числа «приказных», взяточничеством, поведением Петра, столь не походившего на своих предшественников — Михаила Федоровича и Алексея Михайловича, порицали царя за его новшества.

Также до отъезда Петра был раскрыт и другой заговор, во главе которого стоял обрусевший иноземец Цыклер. Будучи стрелецким подполковником, Цыклер принимал участие в стрелецком восстании 1682 г., деятельно поддерживая Милославских. После возвышения Шакловитого Цыклер сблизился с ним, но, предвидя скорое падение Софьи, в августовские дни 1689 г. переметнулся на сторону Петра и получил повышение — полковничий чин.

Однако честолюбцу этого было мало. Кроме того, Цыклер видел, что Петр не особенно ему доверяет и не забыл еще его связей с Иваном Милославским. Цыклер начал подговаривать стрельцов убить Петра, «изрезать его ножей в пять». С ним заодно действовали боярин Соковнин, ревнитель «старой веры» и московской старины,

брат известных раскольниц — боярыни Федоры Морозовой и княгини Авдотьи Урусовой, ненавидевший все новое, и боярин Матвей Степанович Пушкин с сыном Федором. Все они имели личные счеты с Петром: одних царь посылал в Азов, а бояре, которым не по вкусу были тяготы и опасности походов и битв, расценивали это как царскую немилость и обиду; других, как, например, сыновей Соковнина, Петр посылал «за море учиться». Озлобленные заговорщики открыто призывали к убийству Петра.

Цыклер вместе со стрелецким пятидесятником Василием Филипповым и донским казаком Петром Лукьяновым, которые были хорошо осведомлены о намерениях казаков, терпевших от «государевой службы» и прочих «тягот», замышляли тряхнуть Москву с двух концов — со стрелецких московских улиц и слобод и с вольного Дона.

Но Цыклер боялся, что повторение разинского восстания приведет к «разоренью великому». Этот страх определил его отношение к народу, как и отношение к народу всех других приверженных старине заговорщиков, выступавших в дальнейшем против Петра: все они были против петровских новшеств, но больше всего боялись народа.

Стрелецкий пятисотенный Ларион Елизарьев, знавший о заговоре, донес о нем Петру.

Это произошло еще в феврале 1697 г., незадолго до отъезда Петра. Заговорщики были схвачены. В аресте Цыклера и Соковнина и в «розыске» по их делу принял участие сам Петр.

Главой Преображенского розыскного приказа, правой рукой Петра по политическому сыску, великим мастером кнута и дыбы был Федор Юрьевич Ромодановский. Верный старый слуга Петра, Ромодановский хотя и был в душе ревнителем старины, но в угоду царю без сожаления порвал с нею.

«Собою видом, как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян по вся дни», Ромодановский своей невероятной жестокостью наводил страх на всех инакомыслящих и вселял ужас перед Преображенским приказом, нередко даже переходя границы дозволенного самим царем.

Розыск по делу Цыклера шел очень быстро и вскоре был закончен. В Цыклере Петр видел «собеседника Ивана Милославского», которого и считал основным виновником заговора.

Гроб Ивана Михайловича Милославского был вырыт и привезен в Преображенское. Над этим гробом была совершена казнь, и кровь казненных заговорщиков лилась на труп Милославского…

Казнь стрелецкого полковника Цыклера еще больше озлобила стрельцов. Теперь они уже не только не надеялись стать когда-нибудь «надворной пехотой», но ясно видели, что «впредь им погибнуть», как давно уже пророчил им Соковнин. Петр ненавидел строптивость и своеволие стрелецких полков, их устаревшие тактические приемы, их неумение и нежелание переучиваться. Стрельцы чувствовали нелюбовь к себе со стороны Петра, понимали и шаткость своего положения, и свою воинскую слабость, видели, что петровские солдатские полки обгоняют их в военном искусстве.

Стрельцы были озлоблены еще и тем, что понесли тяжелые потери во время азовских походов, а потом их же заставили нести охрану Азова. Они были оторваны от семей, от своих ремесел и торговли. Раньше стрельцы пользовались льготами и кое-как справляли «государеву службу», заботясь лишь о своих «достатках» и семействах. Теперь настали иные времена. Тяжелой военной службе не было видно конца. Стрельцы ненавидели петровские новшества, лишавшие их прежних привилегий, держались старины, порицали действия Петра, его дружбу с иноземцами и поездку за границу.