Рождение ведьмы. Свет или тьма
Шрифт:
С тех пор прошёл уже почти год, так что я уже давно это забыла. Неприятно конечно, но не смертельно. А сейчас я занималась тем, что пыталась запихнуть в свой рюкзак свою любимую толстовку, глубоко синего цвета (моего любимого между прочим), с боем отвоёванную на распродаже в магазине на соседней улице.
— Чёрт — в очередной раз попыхтела я, чёрные волосы, длиной до поясницы, выбились из косы и постоянно лезли в глаза, приходилось их постоянно сдувать, из-за чего я стала еще больше похожа на разъярённого ёжика — да что же с тобой делать, суйся ты уже туда! — в сердцах воскликнула я.
— Ты туда только нашего Сёмку не запихала, и так пол хаты
Вообще я Сашку своего очень люблю. Ростом выше меня на целую голову, широкоплечий, атлетичного телосложения, темноволосый, как и я, с короткой модной стрижкой. Глаза, как у нашей мамы — тёмно-карие, словно расплавленная карамель, у меня же не известно в кого — гетерохромия случилась- один глаз, как у брата, а второй нежного голубого цвета. Короче брат у меня тот еще красавец-мужчина, девчонки постоянно за ним бегают, ну и естественно, если очередная назойливая дама сердца ему надоест, то появлялась я — типо его нежно и глубоко любимая девушка.
Мы с ним всегда не разлей вода были (брат старше меня всего на два года), родители нарадоваться не могли, глядя на нас. Ну и получали мы за наши проделки тоже поровну. А косячили мы в детстве предостаточно, даже удивляюсь, как наши родители терпели две наши несносные морды, которые зачастую совершенно не раскаивались в содеянном, так как в нашем детском мировоззрении — восстанавливали справедливость! Да-да, знаю, как это бредово звучит, но мы считали, что это так. Вот, например, была у нас в детстве соседка на даче. Тощая, как гладильная доска, с жидкими волосенками, вечно стянутыми в пучок на макушке. Нам тогда было 10 и 12 лет. Она ужасно не любила детей и всячески пыталась их обидеть. Все взрослые об этом знали и пытались, как-то это исправить. Ходили сначала мирно поговорить и пытались достучаться до старушки по-хорошему, но когда раз двадцать были посланы в далёкое-далёко на истинно-русско-матерном… стали ходить с руганью и угрозами, но старушку это мало волновало.
У наших друзей, Лешки и Матвея, с соседней улицы нашего дачного кооператива, она отобрала рогатки, из который они стреляли по пустым бутылкам у нас на участке, и сопровождала она это действо своим отборным матом. А у Лики отобрала новый велосипед со словами: «Хватит так громко звенеть своим е*ным звонком, у меня уже все герани завяли от твоего бл*дского звона!». Вот после того случая, когда мы больше часа пытались успокоить нашу подругу, решили, что пора мстить!
Нашли на чердаке дома какие-то древние белые сорочки, фиг знает, сколько им лет, наверно их носили еще наши пра-пра-пра-предки, но как это всегда бывает, вещь вроде нафиг не нужна, но «вдруг пригодится» чаще побеждает над нашим здравым смыслом. Видимо так было и с нашими всеми предками. Ну, так вот, мы напялили эти жуткие сорочки, которые еще волочились по полу, пришлось помогать себе прищепками для белья, лица намазали белыми мелками и пошли превращать свой план в реальность.
Тихонько выползли из дома, пока родители спали, просочились через сломанную доску в заборе на соседний участок и с помощью друг друга забрались в приоткрытое от летней жары окно. Дошли до кровати, в которой мирно пускала слюни на подушку грымза дачного кооператива. Я потыкала пальцем по её лицу и когда она открыла свои глаза, то мы предстали при ней во всей своей красе. Как она тогда орала, воспоминания
— Вообще-то Сёмушка святой, за то, что прощает тебе твои второсортные шуточки в его адрес. Правда, Сёмушка? — я погладила своего любимого чёрного котика по гладкой шёрстке, потом подняла надменно-укоряющий взгляд на своего братца, Сёма повторил за мной.
— Да — да, я понял, этот шерстяной всегда тебе будет дороже чем я! — наигранно и слезливо воскликнул этот тип. — А я тебе верил! Думал, что у нас нерушимые родственные узы, а ты, ты…Я даже говорить об этот не могу…Это так оскорбительно для меня, всё, я решил, уйду из дома, чтобы освободить свою кровать твоему шерстяному комку, на которого ты меня променяла! Пусть он там лижет своё хозяйство… — активно жестикулируя выговаривал мне этот клоун.
— Нам твоя кровать без надобности, не думаю, что она сверкает чистотой после твоих фантазий, а может и нет, о вылизывании хозяйства. Это ниже Сёмочкиного достоинства! — покачала я головой и с осуждением посмотрела на братца. Он в этот момент тоже смотрел на меня не мигая, а потом заржал, точно конь степной. Долго я не выдержала и повалилась вместе с рюкзаком, который до сих пор держала в руках, на пол и смеялась до слёз. Сёма наверно закатил глаза и осуждающе покачал головой, глядя на нас.
— Так, ладно — первый успокоился на удивление штатный драматург-юморист — нам и правда пора уже выдвигаться, ребята нас уже наверно прям на даче ждут, а ты всё никак свои пожитки собрать не можешь, будто на пол года в тайгу едешь, а не на три дня на дачу. Короче, я буду ждать тебя внизу, и мой тебе совет, лучше возьми с собой резиновые сапоги, а не летние платья. В сельской местности они реально полезнее будут, не придётся по коровьим лепёшкам гарцевать в твоих «боже-какие-они-милые» босоножках. — И пока я не успела запустить в него этими самыми босоножками, резво выскочил из комнаты, а потом хлопнула входная дверь.
— И вот что нам с ним делать? — Вздохнув, спросила у своего любимца. — Может его как и тебя, кастрировать? Эх…не, племянников еще хочется. Хотя…дождусь ли я их от такого гуляки. Ладно — махнула рукой — потом что-нибудь придумаю.
Устало поднялась, посмотрела на свой багаж и решила не мудрить и послушать брата. Выкинула свои платья, всё равно там красоваться не перед кем, засунула на освободившееся место сапоги, толстовку (случилось чудо), спички, бутылку воды и пару упаковок аспирина и анальгина, застегнула свой рюкзачок. Брат прав, это барахло занимало слишком много места, а вот вещи первой необходимости всегда могут пригодиться, мало ли что.
Погладила на прощанье своего любимца, забежав на кухню чмокнула в щёчку сначала маму, хозяйничающую у плиты, потом папу, стащила с тарелки оладушек и, помахав рукой, выбежала из квартиры. Родители ничего не сказали на прощанье, только мама со слезами на глазах махнула рукой и что-то прошептала себе под нос. По ступенькам не спускалась, а точно летела, летела навстречу свободе. Наконец-то я отдохну, последние экзамены выдались тяжёлыми и мне срочно требовались: шашлычок, винцо и мои родные ребятки-шутники, так сказать для поддержания своего юморного тонуса.