Рождение волшебницы
Шрифт:
– И они погибли, презренные Панарины, – топнул ногой старейший. – Грязь они были и в грязь вернулись! Они пропали, и самая память о них исчезнет, никогда не воспрянет их род, уничтоженный под корень до последнего младенца!
Резкий толчок опрокинул под Золотинкой стул, она хлопнулась на спину, взметнув желтыми шароварами. И не успела опомниться, как вельможи, многие из которых и сами оказались на коленях, вернули ее на стул, в приличное для принцессы положение.
Насад наскочил на мель – ничего особенного.
Итак, старейшина продолжал.
Ныне правящий государь Феноген Первый из рода Санторинов приходится
Считалось, что принц Рей, племянник царствующего Феногена, не оставил потомства… Но вот нашлась дочь! Старцы толковали, что особых затруднений восстановить принцессу Септу в правах, скорее всего, не возникнет. В любом случае брак с одним из приближенных к престолу любимцев Феногена будет вполне возможен.
Все четверо, имея на лице строгое и торжественное выражение, поклонились.
– Счет родства в Мессалонике ведется и в кольцо, и в свайку, – сказала толмачка, чуть запнувшись, чтобы вспомнить точное соответствие мессалонского выражения «кудель и меч». – Обе ваши линии, что женская, что мужская безупречны.
Золотинка опять почувствовала, что в животе урчит, но постеснялась сказать, что умирает с голоду, когда речь шла о великих предметах и событиях.
О принце Рее и принцессе Нилло почтенные вельможи не знали, в сущности, ничего, если не считать родословных счетов и некоторых имущественных обстоятельств. Они не представляли себе, что это были за люди, как жили, что любили и как погибли. После расспросов Золотинки удалось им только припомнить, что принц Рей был «писаный красавец», а принцесса Нилло соответственно «писаная красавица».
– Десять тысяч лет! – проникновенно объявили они и начали пятиться к выходу.
Надо подумать, сказала себе Золотинка и под этим предлогом оставалась в неподвижности четверть часа, убаюканная голодным дурманом и слабостью. Еще некоторое время понадобилось ей, чтобы склониться к мысли, что хорошо бы встать и поискать съестного.
Она принюхалась, пытаясь уловить кухонные запахи, проникающие повсюду в обеденную пору ароматы жареного и пареного, тонкий дух горячего супа… Но, увы, ничего этого не ощущалось. Слышалось размеренное уханье сотенной ватаги гребцов, которые, как догадалась Золотинка, выбирали якорный канат. Чтобы сняться с мели, корабельщики завели якорь за корму, и теперь кузов насада содрогался от повторяющихся усилий работных людей. Она встала.
Назначение той двери, что поуже, возле борта, она знала, и там нечего было искать. Другая дверь открывалась в длинный, сплошь отделанный лакированным деревом проход, который смутно помнился ей по вчерашнему дню. Она пошла наугад, толкнулась в какую-то дверь, и, переступив порог, очутилась в просторном низком помещении в четыре окна – на большом, как лужайка, ковре ползали среди раскиданных игрушек принцесса Нута в шароварах и Юлий, тоже одетый по-домашнему, в легкой коротенькой курточке и тонких штанах. По обочинам ковра ожидали распоряжений служанки.
– Десять тысяч лет! – сказала Золотинка по-мессалонски и решила, что хорошо будет подойти к Нуте и поцеловать. Но остановилась на полпути, словно запнувшись взглядом
Верно, Нута, худосочная девочка с узкими плечиками и едва приметной грудью, была сыта. Она завтракала – один раз и второй, а, может, и третий, лениво поковырявшись в каждом блюде. Она сполна получила причитавшееся ей на утро число поцелуев. Верно, сообразила тут Золотинка, служанки умели восхищаться не одной только внучатой племянницей ныне царствующего государя Феногена, но и прямой его внучкой тем более.
А играли они – принцесса и княжич – сами в себя: в принцессу и княжича, обнаружила не без удивления Золотинка, когда присмотрелась к куклам.
Она опустилась на ковер возле игрушек. Тут, на синей полосе узора, стояли друг за другом изумительно точные подобия насадов, ладей и каюков… лайбы, обласы, дощаники, паузки – множество прекрасно оснащенных для плавания по извивам ковра судов. На великокняжеском насаде Золотинка обнаружила престол; там-то и находились в окружении блистательного сообщества приближенных царственные жених и невеста.
Золотинка оглянулась на Юлия. Наверное, он ждал этого взгляда – щеки его румянились краской.
– Здравствуй, – сказал он.
– Здравствуй, – мягко ответила Золотинка, благодарная за это смущение. – Ты все тут знаешь, где бы поесть, а?
Он выслушал с напряженным вниманием и ответил:
– Это строители делали образцы под большие корабли, видишь. Да, и вот беда, – продолжал Юлий, – тебя-то на палубе нет. Никто не предполагал, что понадобится еще одна принцесса. А если повысить чином одну из придворных дам, – он показал на палубу судна, где толпился готовый ко всякому употреблению народец, – то это ведь будет несообразно истине.
Кажется, он усмехнулся. Несомненно, усмехнулся. И вообще он говорил так гладко, что нужно было напомнить себе, что это разговор в никуда, без собеседника.
– Где бы поесть? – без всякой надежды повторила она попытку и пошлепала пальцами по губам.
Насчет еды, как это ни удивительно, поняла Нута. Мессалонская принцесса вслушивалась в разговор с таким напряженным вниманием, что Золотинка заподозрила, что мессалонка кое-что понимает в слованской речи, хотя бы с пятого на десятое. Принцесса Нута подсела к игрушечному насаду и подвинула в сторону дворян и дворянок – весьма пренебрежительно. Удалила решетчатую крышку трюма, чтобы запустить руку в корабельное нутро. Достала оттуда соразмерные куклам столы, стулья, бочки, корзины, сундуки и ящики. А в корзинах – бог ты мой – чего только не было! Фарфоровые окорока, деревянные хлеба и зажаренные глиняные поросята…
– Где бы поесть, – замедленно произнесла Нута по-словански, повторяя Золотинку. – Будем есть. Кушать. Обед. Еда. Харч.
А Юлий лежал, опираясь на локти, и уже не обращал внимания на игру.
– Как ты себя чувствуешь? – неожиданно повернулся он к Золотинке.
– Плохо, – призналась Золотинка.
– Рад, что все обошлось. Я едва не испугался, когда ты вчера упала.
– Едва? – повторила Золотинка с недоумением.
– Оно и понятно: такое потрясение. Не каждый день бывает. Всякий на твоем месте потерял бы голову, верно? – и он смотрел на нее так пытливо, словно рассчитывал на развернутый и вразумительный ответ.