Рожденная для славы
Шрифт:
— Да, его брат, или, как его теперь называют, герцог Сомерсет. Он опекун молодого короля, и, говорят, Томас Сеймур немного ревнует короля к своему брату.
— Кто говорит, Кэт? Мне кажется, одна только Кэт Эшли говорит все это, а она самая главная сплетница на земле.
— А разве кое-кому не выгодно, что я знаю так много, миледи?
Вот так мы разговаривали, и не случалось дня, чтобы имя Томаса Сеймура не всплыло в наших беседах.
Должна признаться, что я думала о нем постоянно. О том, что он испытывает ко мне некоторый интерес, я знала давно, еще до смерти отца. Томас был любимым дядей моего брата, старшего Сеймура юный король не жаловал. Эдуард Сеймур — или, согласно новому титулу, герцог Сомерсет —
Сеймуры стали самым влиятельным семейством в стране. Они могли больше не бояться Ховардов. Сарри отрубили голову, а герцог, его отец, все еще томился в Тауэре; его смертный приговор должен был быть подписан в ночь накануне смерти короля, но король был слишком слаб, чтобы взять в руки перо. Казнь была отложена, Норфолк оставался узником.
Почти сразу после того разговора с Кэт я получила от Томаса Сеймура письмо. Кэт сама принесла его мне, вид у нее был крайне заинтригованный. Когда я развернула письмо и увидела — от кого, руки мои задрожали.
Послание было коротким и деловым. Адмирал давно и страстно любит меня. Он немного старше, но возраст не имеет значения там, где властвует любовь. Он восхищается моей красотой и предлагает мне руку и сердце.
Меня переполняли самые разные чувства. Признаюсь, адмирал заставлял мое сердце биться чаще. Он считался самым привлекательным кавалером при дворе, а я выросла в опале и привыкла жить в тени. К тому же не была такой уж красавицей, чтобы свято верить в свою неотразимость. Конечно, юность, чудесная белая кожа, нежная и тонкая, замечательные рыжеватые волосы — того же цвета, что и у моего отца, все это было. Вообще я сильно походила на отца, а он слыл красивым мужчиной, но то, что хорошо в мужских чертах, может быть отвратительно в женских. Мои чудесные карие глаза прекрасно гармонировали с моими волосами, но ресницы были довольно светлыми. Да и нос, пожалуй, длинноват. Благодарение Господу, я не унаследовала рот моего отца, слишком маленький и жестоко изогнутый. Я, разумеется, предпочла бы, чтобы мне досталась красота матери, а от отца — некоторые черты характера. Не все, конечно, но только лучшие — те, что делали его великим королем. Возможно, из-за неуверенности в своей привлекательности я с такой охотой принимала комплименты и похвалы. Итак, я держала в руках письмо Томаса Сеймура и старалась убедить себя: меня любят ради меня самой, его страсть не имеет ничего общего с тем фактом, что я дочь короля и когда-нибудь могу стать королевой.
Кэт вся извертелась, ожидая, что я раскрою ей содержание письма. Я ни в какую не уступала, но она догадалась обо всем сама и снова заговорила о том, какие взгляды бросает на меня Сеймур, как отличал его старый король — будь его величество жив, он бы обручил нас немедленно.
Я слушала и думала об адмирале. Мой брат Эдуард любил его, что, впрочем, неудивительно. Но, увы, Эдуард — марионетка, и за веревочки дергает не Томас, а его старший брат. На какое-то мгновение я позволила себе забыться глупой девической мечтой: как было бы приятно слушать комплименты адмирала и верить в то, что я самая желанная девушка в Англии.
Но существовала другая сторона моей натуры — ум и проницательность, которые не упускали ничего важного. Я мрачно размышляла о будущем и наконец пришла к решению. Мне еще не исполнилось четырнадцати лет, я была еще так неопытна, а положение мое следовало бы назвать по меньшей мере двусмысленным.
Я села и написала Томасу Сеймуру ответ. «В мои годы рано думать о замужестве, — писала я, — и меня удивляет, что кто-то может делать мне предложение, когда еще не высохли слезы по моему
Написав это, я перечитала письмо еще раз, быстро запечатала и велела тут же отправить адресату.
Я переехала со своим двором в Дормерский дворец, расположенный в Челси. Этот дворец мой отец построил вскоре после того, как замок Челси стал собственностью короны. Очаровательное место с садами, тянущимися вдоль реки, пришлось мне по вкусу. Я очень хотела жить с мачехой (мы с ней были добрыми друзьями) и была счастлива, что Совет вверил меня попечению Катарины.
Переезд стал для меня весьма волнующим событием. Я ни на минуту не забывала об открывшихся предо мной величественных перспективах, а теперь моей руки добивался самый блестящий кавалер английского двора. Но здравый смысл подсказывал, что, отказав, я поступила правильно; было бы сущим безрассудством принимать предложение Томаса Сеймура. Если Совет будет против — а я была уверена, что Сомерсет никогда не согласится на этот брак, — нас обоих ожидают большие неприятности. Адмирал — отважный моряк и, возможно, готов рискнуть ради короны. Я же — нет. Несмотря на юный возраст, я знала, что женщинам свойственно ради любви совершать непоправимые глупости.
Кэт постоянно твердила мне об удивительном обаянии Томаса и убеждала принять его ухаживания. Он такой герой — и на море, и на суше, и в будуаре!
— Вам достанется весьма искушенный любовник, миледи, — уверяла она.
Я недвусмысленно заявила, что Томас Сеймур мне не нужен, о чем я уже уведомила его письменно, но Кэт не поверила.
— Милорд не из тех, кому можно сказать «нет». Поживем — увидим.
— Я знаю, что он меня в покое не оставит, — пожала плечами я.
Должна признаться, что при всем своем страхе перед самой возможностью брака ухаживания адмирала льстили мне и волновали мое сердце.
Мачеха приняла меня с распростертыми объятиями.
Я сказала, что она прекрасно выглядит, и это было сущей правдой — никогда еще я не видела ее такой молодой и сияющей довольством. Она стала похожа на юную девушку, хотя ей уже сравнялось тридцать четыре года. Я вспомнила, каково ей, бедняжке, жилось при батюшке. Он срывал на ней раздражение, она должна была перебинтовывать его ужасающие язвы, — Катарина нянчилась с ним, как с младенцем. Неудивительно, что после смерти супруга Катарина так расцвела.
То был впечатляющий аргумент в пользу незамужнего существования. Впервые в жизни эта женщина ощутила себя свободной. Она сказала, что безумно рада меня видеть. Мы сидели бок о бок, вышивали, и мачеха рассказывала мне о протестантской вере — совсем как в прежние времена, когда ей кроме меня внимали Эдуард и Джейн Грей. Теперь о новой религии можно было говорить безо всякого опасения, ибо антикатолическая партия входила при дворе в силу. Иногда Катарина заговаривала об Эдуарде, сокрушенно качая головой, — бедняжка, он чересчур молод для обрушившегося на него бремени.
Я отвечала, что Эдуарду не дают переутруждать себя государственными делами. Король окружен людьми, которые руководят всеми его поступками.
— Вы имеете в виду Эдуарда Сеймура, — поджала губы мачеха.
— Ну а кого же еще? Королем управляют дядья и вся их многочисленная родня.
— Да, лорд Хертфорд, ныне ставший герцогом Сомерсетом, повелевает нами как господин, — вздохнула вдовствующая королева. — А его жена делит с ним власть. Всегда терпеть не могла эту Анну Стэнхоп. Жадная, тщеславная — отличная пара своему муженьку. Милорд Сомерсет — вот кто настоящий король. Я-то надеялась, что опекуном его величества станет милорд адмирал. Да и король явно отдает предпочтение младшему из братьев.