Рожденная в Техасе
Шрифт:
— Сеньора, у нас появились две небольшие проблемы.
— Какие? — спросила Элизабет-Энн, поворачиваясь к нему и вытирая слезы.
— Во-первых, вы забыли перерезать ленту. — Он протянул ей ножницы.
— Хорошо, — засмеялась она, — я ее разрежу, а еще что?
— Две машины с приезжими спрашивают комнату. А мы еще не совсем готовы.
— Верно, черт возьми, — сверкнула она глазами. — Проводите их в номера 3 и 4, — прибавила она деловито, потом оба от души расхохотались. Элизабет-Энн посмотрела на ножницы, которые держала, и вернула их Кортесу. —
Наступил вечер. Карлос Кортес повез их в город во взятом напрокат «форде» и подъехал к самым дверям кафе. Элизабет-Энн улыбнулась ему.
— Спасибо, сеньор Кортес, с вашей стороны было очень любезно подвезти нас.
— Не стоит благодарности, миссис Хейл, — пожал он плечами, потом улыбнулся. — Это первый случай за много лет, когда кому-то удалось победить Секстонов и основать новое дело. И первый раз, когда мне удалось показать, на что я способен, помимо простой работы. Я очень рад.
— И я тоже. — Элизабет-Энн повернулась на сиденье. — Выходите, девочки. — Она смотрела, как Регина, Шарлотт-Энн и Ребекка вышли из машины.
— Сеньора? — тихо окликнул ее Кортес.
— Да, — повернулась к нему Элизабет-Энн. Она уже спустила ноги и приготовилась выйти.
— Одну загадку я никак не могу разгадать. Я знаю, что у вас давно кончились деньги. Где вам удалось найти необходимую сумму, чтобы достроить гостиницу?
— Кажется, у меня есть ангел-хранитель, — так же тихо ответила она.
— Да, сеньора, это правда.
— Девочки ждут, — улыбнулась она. И вдруг, подчиняясь внутреннему порыву, наклонилась и поцеловала его в щеку. — Buenas noches, Карлос, — сказала она, впервые называя его по имени. — И спасибо большое.
— Buenas noches, сеньора, — вежливо откликнулся он.
— Нет, — покачала она головой, — Элизабет-Энн.
— Спокойной ночи, Элизабет-Энн, — широко улыбнулся Карлос.
Она стояла и смотрела, как он уехал. Потом глубоко вздохнула и улыбнулась. Первый раз с того дня, как исчез Заккес, ей было хорошо. Она чувствовала, что наконец ожила, но и устала тоже. Смертельно устала.
— Скорее в кровать, — сказала она дочерям.
Они заворчали, но подошли по очереди, поцеловали ее и пожелали спокойной ночи. Потом неохотно поплелись наверх.
Некоторое время Элизабет-Энн стояла на веранде, откинув голову, вдыхая прохладный и чистый ночной воздух. Точно такой же была та последняя ночь, которую она провела с Заккесом. Даже луна светила точно так же.
— Я все сделала как надо? — прошептала в ночь Элизабет-Энн. — Где бы ты ни был, думаю, что сегодня ты бы гордился мною.
Затем медленно, с трудом она стала подниматься по лестнице. Она не помнила случая, чтобы так уставала, как в этот день. Словно все те часы, что она недоспала за прошедшие месяцы, навалились на нее сразу.
Элизабет-Энн заглянула к девочкам — они уже крепко спали. Она вошла к себе в комнату
В эту ночь ее снова преследовали кошмары. С шести лет она видела один и тот же страшный сон. С тех пор он никогда не менялся. Всегда один и тот же сон, полный кошмарных видений.
И снова она ловко перелетала с трапеции на трапецию сквозь удивительно чистый воздух. Но на этот раз ее преследовала Дженни. Кожа у нее вся обуглилась, покрылась волдырями и была похожа на потемневшую, частично разглаженную бумагу, которой коснулся огонь. Там, где кожа обгорела, образовались гноящиеся раны, в которых копошились личинки.
Музыка, казалось, доносилась со всех сторон: быстрая, навязчивая, повторяющаяся мелодия ка-лиопы. Темп все ускорялся и ускорялся, и вот мелодия стала уже неузнаваема.
Переносясь с трапеции на трапецию над языками пламени, Элизабет-Энн взглянула вниз, и у нее перехватило дыхание. Целый лес обгоревших опор рушился одна за другой в горящее пекло, а трапеции все раскачивались и раскачивались. Неторопливой молчаливой чередой плыли сквозь пламя плоские изображения знакомых ей людей: Забо, Марики, Заккеса, Граббов, тети. Над головой нависал пышущий нестерпимым жаром огромный солнечный шар. Чем быстрее звучала музыка, тем больше становился огонь. Пламя трещало все громче, его языки окрепли и вздымались выше, чем раньше.
Она оглянулась и увидела, что по пятам, почти настигая ее, гонится Дженни.
— Ты, Элизабет-Энн, ты украла у меня Заккеса и тетю! — вопила Дженни. Ее резкий, пронзительный голос эхом отдавался в окружающей их пустоте. — Ты отняла у меня все, и я сожгу тебя, уродка!
Элизабет-Энн снова бросила взгляд через плечо: Дженни ее настигала, разведя ноги, она балансировала на двух трапециях, в каждой руке у нее было по зажженному факелу, оранжевые языки которого колебались на ветру, отбрасывая жуткие тени на сморщенную кожу ее лица, напоминавшего страшную маску: куски носа и щек отвалились, обнажив распадавшийся череп.
— Лизбет-Энн! — Губы Дженни кривились дьявольской улыбкой, но страшнее всего были ее глаза, вылезшие из орбит. Казалось, горевший в них злобный огонь испепелит Элизабет-Энн.
Дженни изогнулась и без видимых усилий стала быстро приближаться. Факелы трещали и вспыхивали, разбрасывая дождь красных искр. Жар, исходивший от чудовищного пламени, становился невыносимым. Во рту у Элизабет-Энн пересохло и першило.
Вдруг она почувствовала, что не может дышать. Ее легкие готовы были разорваться, она судорожно пыталась вздохнуть, но дышать было нечем. Пламя, сожрав весь кислород, становилось от этого еще яростнее. Элизабет-Энн чувствовала, что если она и не упадет вниз с трапеции в горящий ад, то обязательно умрет от удушья.