Рожденные в пламени
Шрифт:
— Всех.
Рахз шагнул вперед, попав в поле зрение Ксена. Брат-капитан был в боевом облачении. И даже вооружен — с комбиогнеметом, закрепленным на спине. Он присел и поднял молот, которым Пламенный Удар пробил металлический череп сервитора.
— Тебе что-то надо, брат-капитан? — после недолгой паузы спросил Ксен, не в силах скрыть нетерпения.
Тот положил молот и выпрямился:
— Я могу предложить лучшее применение твоему боевому искусству.
Принесение Клятвы не только не укрепило праведного чувства долга Зау’улла, но еще
— Вулкан мертв, — пробормотал он, вызвав испуганные переглядывания слуг, опасавшихся последствий мрачного настроения капеллана.
Броня казалась ему непомерно тяжелой, будто механизмам не хватало энергии, в мышцах появилась боль, воздух в боевом шлеме стал невыносимо душным, и он потянулся дрожащими пальцами к лицевой пластине, имевшей вид черепа.
«Это горе? — гадал он. Или недостаток веры? Как могу я направлять воинов, если мой собственный дух сломлен?»
Зау’улл смотрел перед собой, пока перед ним не возникло татуированное лицо Гор’ога Краска.
— Брат-капеллан?
Отцу Огня потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что Краск обращается к нему. Тот ждал ответа, но Зау’улл не слышал вопроса, только понимал, что его о чем-то спросили. Такая задумчивость стала слишком частой в последнее время.
— Я пришел сюда, в реклюзиам, ради очищения. — Доспех Краска поражал устрашающим великолепием. — Ты говорил, что можешь провести этот обряд над моей броней.
Зау’улл кивнул, с трудом припоминая их разговор:
– Да... Да, конечно. Проходи, брат.
Краск заметно расслабился, прошел вперед и склонил голову перед капелланом. В полном облачении он представлял собой внушительную фигуру, так что Зау’уллу приходилось смотреть на Огненного Змия снизу вверх.
Зау’улл прогнал слуг, радуясь поводу избавиться от их назойливого внимания, и приступил к ритуалу, но ему самому молитвы казались неискренними.
Так и было.
Отец Огня говорил о Вулкане, о его возвращении к горе и победе над смертью.
— Он с нами, брат-капеллан? — с благоговейной надеждой спросил Краск.
— Да.
— Ты ведь из игниаксов?
— Верно, брат.
— И ты еще видишь примарха?
Зау’улл помолчал, понимая, что оставшиеся в живых сыны Вулкана отчаянно нуждаются в надежде как в средстве излечения от духовных ран. До него доходили разговоры о воскрешении. Больше, легионеру из самих Погребальных стражей чудом удалось преодолеть шторм и вернуться домой вместе с телом примарха. Перед самой атакой предателей Рай’тан сказал: Артелл Нумеон клянется, что Вулкан не погиб. Но чуда не произошло. Вулкан остался мертвым, его тело рассыпалось пеплом, как и надежда о его возрождении. Тяжкий удар, один из многих, что привели Зау’улла к этому кризису.
Ничего этого он не стал говорить Краску.
— Я все еще вижу примарха, — вместо этого сказал он. — Он всегда с нами.
По окончании ритуала Виверн поднял голову и заметил,
— Он сейчас здесь?
— Да.
— Вулкан жив, — прошептал Краск.
После Исствана эти слова стали настоящим боевым кличем и символом веры, дошедшим и до Ноктюрна. А в последние дни — для кого-то месяцы — они стали признанием обратного и мрачным заявлением о жизни примарха в его сынах кузни.
— Да, — негромко ответил Зау’улл, — Вулкан жив.
Но Краск покинул реклюзиам, оставив капеллана наедине с его мыслями, а Зау’улл так ничего и не увидел в темном алькове.
Оставшись один, он снял шлем, судорожно вздохнул и сердито заворчал на вернувшуюся служанку. Жалкая женщина вздрогнула и съежилась от видимого недовольства капеллана, и тот мгновенно раскаялся. Зау’улл уже протянул руку, намереваясь принести извинения, как вдруг увидел в тонких руках служанки свиток.
— Что это?
— Послание г-господина Обека.
Брат-капитан редко прибегал к формальностям.
Зау’улл, больше не обращая внимания на женщину, отступившую в тень, погрузился в чтение свитка. Дойдя до конца, он прищурил глаза:
— Что же ты задумал, Обек?
Зеб’ду Варр смотрел, как горит Ноктюрн.
И ему это нравилось.
Из Зала Бдения на спутнике Прометей открывался великолепный вид на планету внизу. Сооружение из обсидианового бронестекла могло выдержать бортовой залп крейсера и даже обстрел звездного форта. Несокрушимый объект обеспечивал лучшие возможности для наблюдения, чем любая сторожевая башня. Со своего места в бастионе, вращавшемся на орбите Ноктюрна, Варр следил за миром, проплывавшим внизу с удивительной неторопливостью.
Настали Времена Испытаний, когда мир проявил свою ярость, и его народ страдал, умирал, но все же выживал...
Валы пирокластических потоков, словно цунами, перекатывались по поверхности, а на их фоне расцветали далекие вспышки вулканических извержений. Каждое новое извержение сопровождалось гигантским выбросом дыма, поднимавшимся к небу, а затем превращавшимся в перламутрово-белый купол с неровным серым венцом из копоти и пепла.
Варр пристально наблюдал за взрывами в кальдере и представлял себе грохот, поскольку великолепное зрелище разворачивалось перед ним без звука. Он также представлял и нескончаемые пожары... запах дыма, едкий привкус пепла во рту, почти непереносимый жар. При виде огненной стихии Варру приходилось сдерживать острое желание разжечь собственный пожар. Другие воины легиона разделяли его страсть к огню, но ни один из них не был настолько одержим.
— Прекрасно... — прошептал он, придвинувшись ближе и уловив взглядом собственное отражение в стекле.
С лица, испещренного грубыми шрамами, тлеющими угольками смотрели полные жажды глаза. Кожа загрубела от ожогов. Губы сгорели почти полностью, их почти не было заметно. Череп, лишенный большей части покрова, топорщился редкими жесткими пучками волос, уцелевших между самостоятельно нанесенных рубцов.
Варр знал, что выглядит ужасно, но принимал это как последствие своего призвания. Единственное, о чем он сейчас жалел, — об отсутствии привычных огнеметов, и его пальцы самопроизвольно сжимались и разжимались, словно закрепляя кинетическую память.