Рожденный очаровывать
Шрифт:
Хорошо, что он снова уехал. Теперь у нее есть время обрести равновесие и разобраться со своими приоритетами. Ее жизнь и без того достаточно осложнилась, чтобы добавлять себе бед, став одним из легких завоеваний Дина Робийара.
Райли потянулась было к тарелке с печеньем, но тут же отдернула руку.
– Эта женщина сказала правду, – тихо выдохнула она. – Я действительно жирная.
Эйприл со стуком отложила вилку.
– Людям следует сосредоточиться на том, что в них есть хорошего. Если все время думать о плохом и обо всех совершенных ошибках, человек не сможет жить полной жизнью.
Губы девочки жалобно дрогнули.
– Мне только одиннадцать, – едва слышно напомнила она.
Эйприл принялась старательно складывать салфетку.
– Верно. Прости меня. Полагаю, я думала совсем о другом, – кивнула она с чересчур жизнерадостной улыбкой. – Блу, отдыхай. Мы с Райли уберем со стола.
Но Блу все-таки стала им помогать. Эйприл попыталась отвлечь Райли разговорами о модах и кинозвездах. Судя по словам Райли, Марли намеренно покупала дочери слишком тесную одежду, надеясь пристыдить ее и заставить худеть.
Когда посуда была помыта, Эйприл собралась идти к себе. Она попыталась убедить Райли пойти с ней и дождаться помощника отца в коттедже, но Райли все еще надеялась, что Дин вернется.
Блу устроила Райли за кухонным столом и положила перед ней набор акварельных красок. Райли тупо уставилась в пустой лист бумаги.
– Не нарисуете для меня собачек? Тогда я их раскрашу.
– Не хочешь нарисовать их сама?
– Вряд ли у меня хватит времени.
Блу сжала ее руку, вздохнула и принялась рисовать собачек.
Пока Райли раскрашивала собачек, Блу взяла наверху кое-какую одежду и отнесла в кибитку. По пути назад она остановилась в столовой и оглядела голые стены. И представила на них сказочные пейзажные фрески, того рода, за которые тактично критиковали ее преподаватели колледжа.
– Несколько вторично. Не находите, Блу? Вам необходимо расширять кругозор. Раздвигать границы.
– Уверена, что дизайнерам по интерьеру понравится ваша работа, – уже более откровенно сказала единственный преподаватель – женщина. – Но росписи стен – это еще не искусство. Не истинное искусство. Просто сентиментальная чушь. Закомплексованная девочка ищет мир романтики, в котором можно спрятаться.
Ее слова будто срывали с нее одежду, прилюдно обнажая перед людьми. Блу оставила свои сказочные пейзажи и принялась создавать модернистские произведения, используя в работах машинное масло, плексиглас, латекс и битые пивные бутылки, горячий воск и даже собственные волосы. Преподаватели были в восторге. Но Блу понимала, что подобные вещи отдают фальшью, и в начале второго курса оставила колледж.
И вот теперь кухонные стены манили ее назад, в те волшебные места, где жизнь была проста, люди оставались на одном месте, где не было зла и случались только счастливые события.
Полная отвращения к себе, она вышла и уселась на ступеньках крыльца, чтобы полюбоваться закатом. Может, работа над детскими портретами и не вдохновляла ее, но она любила это занятие и могла бы легко приобрести солидную репутацию в одном из городов, где жила. Но этого не произошло. Раньше или позже она
Столбик крыльца был теплым под ее щекой. Солнце походило на сверкающий медный шар, низко висевший над холмами.
Она подумала о Дине и их поцелуе. Случись все в другое время... Будь y нее работа, квартира, деньги в банке... Будь он более ординарным...
Но все это несбыточные мечты, а она слишком долго жила из милости у чужих людей, чтобы вновь вернуться к подобному существованию и позволить Дину взять верх над собой. Пока она сопротивляется – власть в ее руках. Если сдастся – потеряет все.
Вдали послышался шум моторов. Приставив ладонь козырьком ко лбу, она посмотрела в сторону дороги. К ферме приближались две машины. Ни одна не принадлежала Дину.
Глава 11
Два спортивных автомобиля с тонированными стеклами остановились перед домом. Задняя дверца одного открылась, и оттуда вышел мужчина, одетый в черное. Его густые растрепанные волосы были пронизаны серебряными нитями, обветренное лицо покрывали мелкие морщинки: следствие многих долгих ночей, проведенных на тропе славы. Руки свободно висели по бокам, словно он каждую минуту был готов выхватить... не шестизарядный «кольт», а сверкающий микрофон, в руках с которым он покорял мир. Хорошо, что Блу уже сидела, иначе ее колени наверняка бы подогнулись. Но горло и без того перехватило так, что воздух не попадал в легкие.
Джек Пэтриот.
Позади захлопали дверцы машин, откуда высыпались мужчины в темных очках. Последней вышла длинноволосая женщина с сумочкой от модного дизайнера и бутылкой воды. Все они остались у машин.
Каблуки сапог Джека застучали по кирпичной дорожке, и Блу мгновенно превратилась в вопящую фанатку, из тех, что до боли в израненных пальцах сжимали сетчатую ограду, пытались прорвать полицейские кордоны, гонялись за лимузином или стояли на страже перед пятизвездочным отелем, молясь о счастье увидеть рок-идола. Вот только вместо того, чтобы вопить, она окончательно онемела.
Он остановился в нескольких шагах. В мочках ушей поблескивали маленькие серебряные черепа. Под манжетой черной рубашки с открытым воротом виднелся кожаный браслет с окантовкой из чеканного серебра. Джек приветственно кивнул:
– Я ищу Райли.
О Боже! Это сам Джек Пэтриот! Джек Патриот обращается к ней!
Блу поспешно вскочила и стала кашлять, со свистом втягивая в себя воздух, захлебываясь, задыхаясь. Джек терпеливо ждал. Серебряные черепа горели на солнце. Глаза Блу заслезились. Она прижала пальцы к горлу, пытаясь отдышаться.
Легенды рока с пониманием относились к переживаниям чересчур эмоциональных женщин, и Джек терпеливо ждал, оглядывая дом. Она стиснула кулак и ударила себя в грудь. Он наконец заговорил знакомым хрипловато-надтреснутым голосом, в котором все еще звучали отголоски родной Северной Дакоты.
– Не могли бы вы позвать Райли?
Пока Блу старалась прийти в себя, дверь открылась, и на крыльцо вышла Райли.
– Привет, – угрюмо пробормотала она.
– Что все это значит? – не повышая голоса, спросил он.