Рождённый в Бирюковке, или Жизнь на полшестого

Абаджан Гаянэ

– А мне дали подполковника мед службы за командировки в составе "Врачи без границ", – добавил Толик. Не оставаться же ему одному в этом кругу без звания.

Приняв некоторые новые озарения о своём собеседнике, я выслала ему своё фото в лейтенантской форме.

– Красавица!

И мы плавно перешли к моему первому мужу:

– О, ты даже нашего доброго Шашкова помнишь? Я его обожал. А ты помнишь как он за тебя со мной на стадионе Авангард драться хотел? Ну прям Филипп Киркоров! – Толик памятью тоже видимо не страдал.

– Да. Он

был красавец из художественной лотереи.

– Красотка. Сходящееся косоглазие слева. Вербальный тип. Много говоришь, – Толик добрался до моей фотки.

– А что сейчас с Шашковым? Как он? А Косевича помнишь? – Толик мог предположить, что я могу забыть своего второго бесплатного от государства, после Якова Абрамовича тренера, – У меня Косевич как-то пьяный два рубля на Советской выпросил,– у Толяна реально классно с памятью. Или это был абсолютно единичный случай, когда он кому-то занимал?

– Ну, Шашков правда был красивый и талантливый. А почему не получилось с ним?– то есть Толик про два рубля был в памяти, а про Шашкова вот не помнил. Или он тотально не помнил всё,что я ему рассказывала? С такими задатками в психиатрии даже не пойму что делать.

– Шашков примерно в 1995 умер от рака легких, который наложился на туберкулез. Косевич – я не помню в каком году – зимой пьяный замерз на улице, – посвятила я его в "новости".

– Ужас…

– Шашков был талантлив, но не трудоспособен. А это – ноль шансов на успех. В любом турнире на пятый день он уже был никакой – все ночи играл в карты и пил с друзьями по случаю встречи на турнире. Мы с Шашковым не могли сосуществовать: он все время играл и пил, а это несовместимо. Он придумал, что мои родители будут оплачивать его карточные долги. Это дико странная мысль, – стала напоминать я Толику почему у меня "не получилось".

– Работоспособность и толерантность к стрессу – о чём я учу своих пациентов, – Толик меня поддержал. Наша беседа, наконец, первый раз за десять лет проходила гладко, я же её даже не стёрла.

– Ну, вот я так и пропетляла до подполковника: толерантность к стрессу. На самом деле у меня была не толерантность, а отложенная реакция.

– Шашков – воплощение какого-то гусара… жаль его, – впечатлился Толик.

– Да, мне его жаль тоже, но только как человека. У Шашкова очевидно не хватало ума оценить действительность и силы воли войти в хоть какие-то рамки, – меня начало "нести". Я же не знала тогда, что практически рассказываю про Толика.

И тут его начало "сносить":

– Как говорится: "Сынки! Я прошёл путь от сперматозоида до командира части! Развальцую всех! За пицунду и на кукан! Смирно!"

– Я обожаю армейские приколы, – поддержала я несколько внезапный переход беседы, – "От забора и до упора".

– Я тоже!

– Чтоб этот юмор любить – надо понимать этот мир. Я там шесть лет провела, а потом заполировала милицией, – выразила я своё глубокое убеждение, памятуя, как трижды в жизни читала "Швейка": в школе, в гарнизоне, в милиции, и это были

для меня три совершенно разных текста.

Тут Толик изрёк:

– Мир простой. Подохнешь – посмеются.

– Я много лет назад заметила, что когда мне особенно трудно в жизни, то мои "близкие" приятели не помогают или поддерживают, а как бы любопытствуют: выберусь ли я из этой кучки зыбучего песка,– меня тоже понесло.

– Гаяна, друзья познаются в беде, – у Толика тоже накипело,– Когда у тебя трудности – тебя как правило начинают осуждать – говорить, мол типа ты сам виноват. И только редко кто находится, что не станет хаять и осуждать, а правда поможет.

– Вот. У меня так получалось, что мне помогали вовсе не друзья, а знакомые. Я всегда старалась организоваться в беде и развернуто искать выход,– наша беседа лилась.

И тут опять:

– Я – твой знакомый. Влюбился в тебя в детском возрасте. А ты знаешь когда? Нам было лет по четырнадцать. Какое-то общежитие на шахматах. А ты пришла, и через меня прошла, и лапой как сиамская кошка мне в грудь уперлась. нагло так…

– Спишем на пониженную координацию движений,– я заметила, когда он переходил на подобные темы, меня тоже сносило, но на утилитарность, и беседа быстро нехорошо закруглялась. Вот об обще философских вопросах можно было "лить" сколько угодно.

– Ну, ты была всегда очень чувственной, – несло Толика.

– Вот видит Бог, я всегда была открыта для предложений, и достаточно часто полностью свободна. Захотел лейтенант Серёга – он меня и уволок. Вот и сейчас я, хоть и старая и толстая, но опять же совершенно свободная. И я не понимаю какие могли бы быть трудности меня получить? Ты сам, лично сам куда-то делся. Я честно поискала и оставила в покое.

– Я тебя понимаю. Он же был еще и красивым? Ну забухал… тут уже ничего не сделаешь. Ты всегда любила красивых мужчин

– Он был двадцати двух-летний бугай, красивый как и все славянские парни. Через года три он стал немного сероват от водки. Да, я всегда любила красавчиков. И кстати не только мужчин. Я и в девочек влюблялась не реже. И, кстати, ты тоже замечательно красивый и романтично вдохновенный.

– Я до сорока двух лет вообще алкоголя не употреблял. Сейчас умеренно. На праздники. А так ты – бисексуалка? Я одобряю. Секс конечно хорошо, но дружба и человеческие отношения, добро и ласка – важнее.

– Да. Я уже тоже в курсе этой градации ценностей.

– Ты вообще-то домашняя, очень женственная. Я-то помню,– Толик плыл.

– Конечно, домашняя. Нафик где-то шляться. Дома тепло, уютно, вода, канализация, свет, опять же холодильник.

– Я знаю, дорогая.

Тут я ему скинула очередной свой рассказ, но какой не помню, что-то короткое.

– Шикарно. Рассказ зашел? Что бы ты еще хотел знать, но стеснялся спросить?

– Ещё не дочитал, но уже впечатляет. Дочитал, – и Толян поставил мне диагноз,– Ты не веришь никому кроме детей. И не любишь никого, кроме детей. Я знаю…