Рождественское чудо. Рассказы современных писателей
Шрифт:
С тех пор прошло уже без малого двадцать лет. За это время мне приходилось бывать в разных храмах. Сегодня в них все, что называется, по чину и благообразно – резьба, позолота, писаные иконы, колокола. Купола теперь в золоте, а на клиросах слаженно поют многоголосые хоры… Это, конечно, замечательно. В короткий срок наша Церковь сумела подняться из руин, и можно лишь радоваться этому чуду.
Но для меня то далекое Рождество остается каким-то особенным, близким сердцу и родным. Наверное, в полуразрушенном храме все же уютнее было моей растрепанной душе. Похожи мы тогда оказались с этим храмом в своей разрухе. За
Виталий Каплан
(Род. 1966)
Звездою учахуся
Метель кончилась, мутные бурые облака разошлись, сползли к горизонту, освободив пронзительно-черное, усыпанное льдинками звезд небо. В лучах фонарей, точно обрывки елочной мишуры, посверкивал свежевыпавший снег. Конечно, это ненадолго, скоро опять вернется слякоть, снег скукожится, расползется серой кашей, – но пока что морозец набирал обороты. Михаил Николаевич поежился в своей тоненькой, «на рыбьем меху», куртке. Твердила же Марина: надевай дубленку, простынешь. Но в тяжелую дубленку не хотелось. Про себя он называл ее «скафандром» и всячески старался оттянуть неизбежное.
Надо было торопиться. Хоть транспорт и ходит в эту ночь до двух, но и служба-то, оказывается, затянулась. Михаил Николаевич этого не заметил – рождественская утреня, как и в прошлые годы, выдергивала душу из привычного потока времени, и все становилось иным – ярким, солнечным. Точно прошлись влажной тряпкой, вытерли накопившуюся пыль. Даже травой запахло, хотя откуда здесь летняя трава? Вот хвоя – другое дело, перед иконостасом стояли невысокие, затейливо украшенные елочки, да пол в храме был выстелен темно-зелеными ветками. Но почему-то вместо положенных «мандарина, корицы и яблок» грезилось что-то июльское, горячее, пронзительно-настоящее. А что именно – он понять не мог.
И лишь после Причастия, после отпуста, после целования креста, пообщавшись с многочисленными знакомыми, Михаил Николаевич кинул взгляд на часы. Ну надо же! Без четверти два! Еле-еле домчаться до метро. Это если в хорошем темпе. А если опять напомнит о себе сердце? А что делать? Обещал же он Марине. Ведь так и не ляжет, бедная.
На занесенной свежим снегом улице было безлюдно. Лишь редкие цепочки следов тянулись вперед, в сторону площади, где метро и автобусы. Видимо, наиболее практичные прихожане, рассчитав время, ушли сразу после отпуста. А другие живут рядом, в пределах пешей ходьбы.
И еще здесь было удивительно тихо. Далеко, со стороны проспекта, слышалось что-то машинное, но как бы и не всерьез. И ветер, хищно завывавший вечером, теперь увял. Лишь снег скрипел под подошвами, предвещая хоть и недолгие, но все же настоящие морозы.
Конечно, он опоздал. В два часа едва-едва лишь проявились огни площади. Там горела малиновым пламенем буква «М» – большая и бесполезная. Не мог столичный мэр расщедриться хотя бы до половины третьего? А, чего уж теперь!
Машину поймать? Было бы на что… Как на грех, денег в кармане ноль с копейками. Не подумал, не
Вернуться в храм? Тоже вариант. Просидеть в тепле до утра, даже чаю горячего выпить. Но Марина… Самое скверное, что и не позвонить, дома телефон вторые сутки молчит. А ремонтников дождешься… Как потянулись с католического Рождества пьяные недели, так и продлятся до старого Нового года. Давно надо было купить ей мобильный. Но казалось – зачем? Есть же городской номер, почти бесплатный. Тем более она уже никуда и не выходит.
А теперь что ж, кусай локти. Вот тебе и праздничное настроение! Ведь изведется же вся…
Оставалось одно – идти пешком. Путь, конечно, неблизкий, часа полтора займет, а то и больше… Но в любом случае он сэкономит как минимум пару часов. Два часа ее нервов, глотания таблеток, скачков давления. Может, она все-таки хоть немного поспит? Увы, он слишком хорошо знал свою жену.
Ну да ничего, Господь не оставит. Тем более в такую ночь. Рождество же! Мысленно произнеся молитву о болящих и другую – о путешествующих, Михаил Николаевич неспешно двинулся вперед. Бежать незачем, силы надо экономить. Да и мороз, в случае чего, сам подгонит, заставит шевелиться. Вон уже и уши начинает пощипывать.
– Слышь, Костыль, тормозни! – распорядился с заднего сиденья Репей. – Давай лоха подберем. Замерзнет, жалко.
Костыль недовольно обернулся. После коньяка Репья порой тянуло на благородные глупости. Особенно после хорошего коньяка. У Мумрика был хороший, Мумрик дерьма не держит. Костыль заценил, пускай и совсем смальца. Все-таки не любил он бухим садиться за руль. Мало ли… От ментов, положим, соткой отмажешься, но ведь и конкретно впилиться можно. Вон как Зубной в прошлом году. Правильный пацан был Зубной. Земля ему пухом. «Его пример – другим наука», – выползла из глубины мозгов школьная строчка. Костыль поморщился. Он не любил вспоминать школу. Не самое лучшее было время.
Ничего, вот завалятся они на три дня к Репью на дачу, и там уж он оторвется по полной. Бурый девочек подвезет, с хавкой и бухаловом у Репья всегда порядок. Будет что вспомнить.
– Репей, да на фиг нам этот бомжара? – кисло поинтересовался Шуряк. – Он нам весь салон завоняет.
Шуряка тоже развезло, но совсем в другую сторону, нежели бригадира. Если Репей рвался причинять добро, то Шуряк, напротив, обижался на весь мир и искал, на ком сорваться.
Находилось не всегда, и положение спасали только девки. Если были под рукой.
– Не похож он на бомжару, – возразил Репей. – Типичный лох. Глянь, чистый, бритый. Очкарик. Доцент небось.
– Доцентов давить! – твердо заявил Шуряк. Он не простил академическому миру, что его выперли со второго курса. Хотя, подумал вдруг Костыль, может, ему и повезло. Ну ладно, ну два года в кирзачах, зато жизнь понял и вписался потом в нее, в жизнь. А иначе бы чего? Сидел бы за компом, программки ваял, глаза портил. И за сколько? Двести, триста? Детский сад, штаны на лямках.
Впрочем, сейчас Костыль был солидарен с Шуряком. Подбирать мужика незачем. Пускай топает по своим мужичьим делам и держится подальше от серьезных людей. Однако Репей, которого повело на добро, настаивал, а с бригадиром лучше не заводиться. Костыль знал, что у того шарики порой могут зацепиться за ролики, и тогда случается всякое. Ладно, пес с ним.