Рождество по-новорусски
Шрифт:
– Да, конечно, ты даже пообещал мне купить новый клуб, еще лучше этого. Вот только найдешь эти свои проклятые деньги… Ты их найдешь, я знаю. Но мне они не нужны. Мне нужен мой клуб. Мой драный, взорванный и залитый дерьмом клуб. Я его заработала! Ты знаешь как. Ты знаешь. И эти твои четыре миллиона мне не нужны. Ты увел Кошкиных…
– Я уже объяснял – мне нужна охрана для Липского. Я туда всех отправил – и Ирину, и Доктора, и Кошкиных, и Михаила с Братком. Я могу доверять только им. Я не могу рисковать. Если Липский сболтнет чего-то другим… –
Тот сидел, демонстративно рассматривая какой-то журнал.
– Мне они нужны. Тебе нужно подождать еще пару дней. Всего пару дней и он расскажет все. И тогда я смогу найти… – Гринчук снова покосился на Шмеля. – Ну, ты пойми, Нина.
– Я не хочу понимать. И не собираюсь понимать. Я не хочу ждать два дня. Мне не нужен другой клуб. Мне не нужны Кошкины и не нужен ты. Я сама разберусь с Саней Скоком. Если надо – я верну сюда наркотики. Понятно тебе? Понятно. А ты сюда больше не приходи. Запомни, Гринчук, ты здесь больше не нужен. Я все решу сама.
– Ах, так? – Гринчук встал со стула. – Значит, так. Значит, ты не хочешь меня понять? Не хочешь понять, что для меня важно…
– Четыре миллиона, – сказала Нина. – Конечно, четыре миллиона долларов – это очень важно. Это безумно важно. Настолько, что ты кинул меня, кинешь, я думаю, всех остальных. И себя, в конце концов, кинешь. Ты ведь сразу же сбежишь, если найдешь деньги. Сразу же, даже не попрощаешься.
– Ты думаешь? – спросил Гринчук.
– Я уверена. Я уверена. Я уверена, – Нина закрыла глаза, зажала уши и повторяла не останавливаясь, мертвым голосом, раз за разом: – Я уверена, я уверена, я уверена.
– Ладно, – кивнул Гринчук. – Ладно. Ты сама все решила. Ты все решила за меня и за себя. Я больше сюда не приду. И ты не обращайся ко мне больше никогда. Не звони, не плач. Сама решай свои вопросы и разбирайся с крышей.
– Я уверена…
Гринчук вышел, хлопнув дверью.
За ним вышел Шмель.
На крыльце клуба Гринчук остановился, жадно вдыхая морозный воздух.
– Извини, – сказал Шмель.
– За что?
– Что я слышал…
– А, – махнул рукой Гринчук. – Фигня. Оно, наверное, и к лучшему. Все к этому шло. Если нет любви – нет и будущего. Не я так решил. Но и плакать не буду.
Гринчук подставил ладонь под падавший хлопьями снег.
Шмель тактично промолчал.
Гринчук подождал, пока снежинки растают и надел перчатку.
– Ты со мной хотел поговорить, – напомнил Шмель.
– Уже проехали, извини, – невесело улыбнулся Гринчук. – Я хотел, чтобы ты своих людей сюда поставил, на пару дней. Пока я закончу свои дела.
– Та я могу…
– Не нужно. У нас есть своя гордость. И мы можем только вычеркнуть из памяти адреса и телефоны, – Гринчук обернулся к Шмелю. – Нету больше никакого клуба и никакого директора этого клуба. Все прошло. Веришь?
– Верю, – кивнул, чуть помедлив, Шмель.
Он действительно верил Гринчуку, потому что и сам мог вот так вычеркнуть
– Еще раз – извини, – сказал Гринчук. – Поеду я к Липскому, поговорю.
– Слышь, Гринчук…
– Что?
– Ты действительно думаешь, что мальчишка может знать, где те трое спрятали деньги?
– Очень большая степень вероятности. Я бы даже сказал – стопроцентная. Три пацана взяли крутые бабки, спрятали их по дороге на завод, потом выпили немного, даже Липскому предлагали помянуть семью, помнишь?
– Помню.
– Ну, вот теперь смотри, смогут они удержаться, чтобы не похвастаться перед покойничком? Они ведь точно знали, что Леонида грохнут. Вот и могли ему сказать. Даже обязательно сказали бы. Веселые были, судя по всему, пацаны. Они ж могли Липского сразу замочить, перед отъездом за деньгами. Но они ему оставили жизнь до утра.
– Просто боялись, что может что-то не выйти в доме Липских, оставляли шанс для дальнейших разговоров… – предположил Шмель. – Нет?
– Может быть – да. Но такие сволочи – болтливы. Особенно, если могут поиздеваться над слабым, – Гринчук невесело улыбнулся. – Поверь моему опыту.
Дверь клуба у них за спиной открылась, Нина вышла на крыльцо, закрыла за собой дверь на замок и ушла, словно не замечая Шмеля и Гринчука.
– Сказали, – засмеялся Гринчук. – Должны были покуражиться. Пацан, Липский, наверняка знает, где бабки, только не хочет говорить.
– А тебе скажет?
– А куда он денется? У него нет выбора. Его мамаша тоже хочет получить кусочек от денег. А юная психика – вещь хрупкая. Вдруг он не перенесет переживаний и таки съедет крышей? И отправится на всю оставшуюся жизнь в дурку? Маму это вполне устроит. Ей эти четыре миллиона не нужны, если появится возможность быть попечителем полоумного сына на всю оставшуюся жизнь. Леня это поймет быстро, Леня парень сообразительный. И он отдаст мне эти деньги.
– И ты мне так спокойно это рассказываешь? – спросил скучным голосом Шмель.
– А чего бояться? Ты пожалуешься на меня Владимиру Родионычу? Так он знает. Сам попытаешься у меня бабки перехватить? Не думаю. Совет не одобрит твое поведение, во-первых, а я и Миша – ты еще ведь помнишь Мишу – мы тебе денег не отдадим, это во-вторых. А вот после того, как у меня появятся такие бабки, мне могут понадобиться охранники. Намек понятен?
– Понятен, – кивнул Шмель и протянул руку. – Удачи тебе.
– Спасибо.
Гринчук пожал руку и пошел к своей машине. Нажал на кнопку сигнализации, потом вдруг оглянулся.
– Шмель!
– Да?
– Ты мне свой номерок не дашь? Только не секретутки своей, а такой, чтобы прямо к тебе можно было дозвониться. Вдруг мне понадобится поддержка, – Гринчук подошел к «вольво» Шмеля.
Тот достал из кармана визитку, черкнул на ней номер и протянул Гринчуку:
– Это моя мобила. Можешь звонить в любое время.
– В кредит поверишь? – спросил Гринчук, пряча визитку.