Рождество в Москве. Московский роман
Шрифт:
Рядом здесь же природа, свойственная только этому краю, в основном холодная, неприветливая. Зима – самое долгое время года, самое бодрое. Мороз, морозец, такой затейник. Всё разрисует завитушками, присыплет серебром, духом своим неспокойным, снегом взметёт, заблестит, заслепит, солнечные очки наденешь да на лыжню, да в лес – любоваться вековыми соснами в белых тяжёлых шубах, что обвисли на ветках. Были ещё сани на Новый год, детей катали прямо как в сказке, с бубенцами, с Дедом Морозом и пахучим сеном, на нём тепло да мягко. Не жизнь – сказка. Какие красивые люди, лица чистые, радостные. Вот соревнования: «Лыжня зовёт», огромный транспарант на старте – «Все на лыжи!», и ещё «Лыжня – здоровье», и ещё лыжная трасса «Малышок». По всей трассе киоски, чай. Потом гулянья после вручения наград, кубков и вымпелов. И никакой устали. А придёт лето, побежим марафон со всеми вместе, под
И всё на таком подъёме, энтузиазме, что как-то саморазумеющиеся песни, что исполняла душа, радостные и свободные. Люди жили красиво, читали книги и ходили не только в кино – в театры, филармонию, галереи.
И то не сказки и байки, просто здесь уже был коммунизм, правда закрытый и не всем доступный. Тому были объяснения, страна остро нуждалась в научном прорыве во всех областях. Поэтому маленький островок почти коммунизма во благо всей страны. Полные прилавки, всё, что душе угодно. И весь бытовой комфорт по лучшим зарубежным образцам. Жили себе люди и не в чём себе не отказывали. Понимали это и старались своей работой оправдать эти привилегии и блага.
Люди создали цивилизацию, несовместимую, не способную существовать с природой. Сильные мира сего в большей мере обеспокоены лидерством. Бесконечная гонка вооружений привела к деградации человека и краху экосистемы планеты. Изуродованный разум человека воплотился в удручающем облике Земли.
Материнские высказывания проросли в сознании Альберта сомнениями по поводу создания нового человека.
– Не знаю, мама, может, уничтожить результаты работы? Боюсь, они могут привести человечество не к прогрессу, а к деградации. Теряется смысл зачатия и рождения.
– Наука имеет ли право менять человека, его божественную суть? Или она вне Бога и морали?
– Мама, это смешно – мучиться вопросами Раскольникова: «Тварь ли я дрожащая?». Учёные выше всего этого, и наука. Надо быть настырным, непреклонным и строптивым, чтобы обуздать абсурд и доказать свою правоту.
– Тебе свойственна ясность цели. Ты упорный, настойчивый, пробивной, короче, стоик. Твоя манера говорить резко, прямо, без предисловий, извинений, сносок, поправок, не предполагая другого мнения.
– Мама, ты, может быть, не в курсе. Сейчас такой момент: или мы, или американцы. Понимаешь, речь идёт об освоении Луны и Марса. Луну поделят без нас. России нужен на Луне собственный плацдарм. Построив на Луне базы и целевые спецстанции, техобслуживание достигнет нескольких стратегических целей. Опыт жизнедеятельности людей на другой планете, будем добывать и использовать полезные ископаемые или водяной лёд, который можно не только растапливать для питья, но и разлагать на кислород и водород для кислородно-водородных ракетных двигателей. В перспективе на Луну можно будет переносить вредное производство, чтобы очистить Землю от отходов.
При этом Альберт отмечал, что концепция развития человеческого потенциала шире модели экономической. Общество зависит от качества его членов. В понятие «качество» он, прежде всего, включал образованность, здоровье, самосознание. Мать, соглашаясь, добавляла: «Угасание самосознания человека приведёт к краху смысла его деятельности. Тогда перспективы его в долгосрочном плане туманны. Лишь нравственность сохранит планету».
Пение птиц приводило в восторг мать Альберта. Распахнув окно, слушала, как заливаются пернатые. Позовёт своих мальчиков присоединиться, будет объяснять, кто солирует. Каждую трель знала она. Кто запоёт первым по весне и стрёкот скворцов. Сбивчивый, бесперебойный трёп воробьёв. Писк трясогузки и нежные заливки синицы. Гуляя в парке, прежде всего интересовалась повадками птиц, окрасом, голосом. Особым нравом выделялась ворона, своей напускной важностью, вышагивала как генерал, строго подглядывая вокруг, наглядно проявляя негатив к голубям и кошкам. Ворона была самым ярким представителем городской фауны, законодательницей на помойках. Жизнь за пределами городской черты её не интересовала.
Мать Альберта обращала внимание на растительность, не обделяя вниманием каждый кустик, каждую травинку, веточку, бабочку. При этом напевала про себя известный мотивчик: «Этот мир придуман не нами».
Отец же выводил другую мелодию, словно передразнивая её: «Цветики, цветочки у меня в садочке, не повисли,
Академгородок пленял тем, что жил в мире с природой. «Этот мир придуман не мной», – мелодия продолжала вертеться в голове матери Альберта. Она часто повторяла сыну, что в этих словах большой смысл. «Ты понимаешь, – говорила она, – мы не вправе уродовать Землю, человек должен осознавать с детства свою ответственность перед природой».
Вставая раньше всех, она любила выйти к подъезду двухэтажного коттеджа на две семьи, соседствующего с лесом, присев на лавочке в тёплой кофте, насладиться утренней свежестью и покоем. Тишина и птицы, их пение гармонично дополняли друг друга той естественностью, казавшейся её частью, нисколько не нарушала, а согласовывалась с благостным безмолвием, что обрамлялось тонкой дымкой, словно лёгкой паутинкой невесомого тумана. Молочная пелена с отливом серебра всего лишь на мгновение зависала в воздухе, пока солнце не явилось из-за горизонта, и таяла при первых его лучах.
Трели соловьёв, что они издают как признание готовности любить. Иногда они затихают на мгновение в надежде услышать ответную песню. Всё замирает, и миг безмолвия, как благословение Бога, любовью упоённой природы.
«Этот мир придуман не нами» – вокруг этой фразы крутились мысли о совершенстве природы, поражающей своей гармонией, что должна облагораживать человека. Этот мир придуман непостижимой волей.
Мать Альберта была женщиной весьма примечательной, но сложной, не терпящей компромиссов. «Так не поступают порядочные люди», – говорила она с той удивительной интонацией человека, принявшего эту аксиому, проверенную временем от своих предков, что традиционно придерживались в жизни этого курса. Порядочность ставилась выше всего, и совести в том числе. Потом шли ответственность и исполнительность. Пунктуальность до минуты. Она приходила на кафедру первой, уходила последней, на что обижался муж. Смеясь, он говорил Альберту: «Мама нас совсем не любит. Так хочется с ней поговорить. Жизнь так испаряется, как крохотная лужа под нещадным солнцем. Самое ужасное, что небо, отражавшееся в ней, стремительно сужаясь, в конце меркнет. И нет силы изменить этот процесс. В последней надежде обращаешься к душе, а она молчит, как и Бог, обречённо сливаясь с вечным безмолвием. Надо дорожить временем, не пренебрегать друг другом, не избегать общения».
Альберт – натура живописная, рельефная, или проще, жанровая, но никак не утончённая. Хотя он не изображал на своём лице каких-либо гримас и никаких ужимок не вытворял, но по всему было видно, по глазам, по губам, когда он был в презрении, гневе, досаде. Метущимся его не определить, внешне он всегда спокоен, а вот истовым, пожалуй. Увлечённый идеей, живущий, дышащий ею, видевший только в ней цель и смысл, но прикрывающий всё это иронией и чаще всего над собой.
Когда человек молод, ему хочется думать, что это навсегда. Кругом мир с распростёртыми объятиями, полный любви и солнца. Люди с улыбкой и добрым сердцем. Так, может быть, было в Академгородке. Петь дифирамбы молодости начинаешь с её утратой. «Что имеем, не храним, потерявши, плачем» – казалось бы, избитая истина, но когда вспоминаешь нашу радость от первых успехов сына, его дипломов, побед в олимпиадах, когда сами что-то пытались сделать заметное, писали по ночам статьи в специальной литературе, в журналах по биологии, математике, думаешь, что только тогда и жили, стремились быть воодушевлёнными порывом, быть нужным, полезным Родине. В университете главным было научить студентов, стране так нужны были образованные специалисты. Мать и отец Альберта были людьми советской эпохи, великой и ещё до конца не осмысленной. Они до самозабвения любили свою работу, Родину и считали это главным, внушали это сыну. Когда же рухнул СССР, они не могли это понять и объяснить и видели в этом большую трагедию.