Розовая Гвиана
Шрифт:
— Электрическую машину.
— Какую еще электрическую машину?
— Которую мы разбили в физическом кабинете, помнишь?
— А, ту самую? Купим!
— Горны, — сказал я. — Пионерские горны.
— И новые барабаны.
— Слушай, а что, если на летних каникулах всем классом махнуть в Москву?
— Махнем, — сказал Орька.
Так мы дошли до Орькиного переулка. Около дома Орьку уже поджидала мать.
— Ты где шатаешься, паршивец? — спросила она. По голосу я понял, что и мне лучше не попадаться
— Ты не забудь, — шепнул Орька. — Завтра в одиннадцать.
В нашем городе заведующего краеведческим музеем Алексея Николаевича Гуковского все считали чудаком.
Алексею Николаевичу было на вид лет шестьдесят, но держался он очень прямо, и ветер трепал на его голове пепельно-серые волосы. Зимой и летом Гуковский ходил в одном и том же сером плаще с одной пуговицей. На боку у него висела зеленая парусиновая сумка от противогаза, в которую он собирал голыши на берегу реки, корни каких-то растений, семена и просто комья земли с кукурузных полей. Он жил один при музее, в тесной комнатушке с окном, выходящим на задний двор, заваленный древними могильными плитами, каменными щербатыми крестами, жерновами и старыми ящиками.
Он любил ребят и разговаривал с ними охотнее, чем со взрослыми, а ребята тащили к нему все, что удавалось раскопать на пыльных чердаках, в земле и на полуразмытых дождями обрывистых берегах реки.
В музее почти не было посетителей. Местные жители давно уже знали, что в какой витрине лежит, и по маленьким комнатам, которые назывались залами, бродили, перешептываясь, только курортники.
Мы пришли к открытию музея. Мы слышали, как изнутри отодвигают железный засов, как загремел ключ в замочной скважине, потом дверь распахнулась, и мы увидели Гуковского.
— Здравствуйте, — сказал он. — Принесли что-нибудь?
— Принесли, — сказал Орька.
— Проходите, — он отодвинулся в сторону и пропустил нас в темный прохладный коридор.
И вот мы сидим в кабинете Алексея Николаевича в глубоких кожаных креслах, из которых кое-где торчит набивка. Окно кабинета распахнуто, солнце дымными лучами бьет нам прямо в глаза, и мы жмуримся от свежего утреннего света.
— Ну, показывайте добычу, — говорит Алексей Николаевич, присаживаясь за большой письменный стол, обтянутый зеленым канцелярским сукном.
Орька достает из кармана записную книжку, из нее — целлофановый конвертик, в который мы вложили марку, чтобы она не терлась и не пачкалась, и кладет конвертик на стол.
— Только одна марка? — удивляется Гуковский.
— Только одна, — говорит Орька. — Нам нужно знать, настоящая она или нет.
— Посмотрим, посмотрим, — говорит Гуковский и вынимает из ящика стола большую, как чайное блюдце, лупу…
Больше всего меня поразило то, что старый, седой Алексей Николаевич, присмотревшись к марке, вдруг закричал, как Орька:
— «Розовая Гвиана»!
Он склонился
— Да, да, Постидж Бритиш, «Дамус Петимус», — бормотал он, вглядываясь в розовый корабль на розовых волнах.
Потом он осторожно прикоснулся к целлофановому конверту пальцем. Потом вынул из кармана пинцет с широкими плоскими концами, выудил марку из конвертика, перевернул ее, осмотрел сзади, осмотрел с ребра и наконец, вложив ее обратно в конверт, посмотрел на нас.
— Где вы нашли эту марку?
— Я ее… выменял, — сказал Орька.
— У кого?
— У какого-то мальчишки.
— У какого мальчишки?
— Не знаю. Я его никогда раньше не видел, — сказал Орька.
— Черт возьми, это какой-то бред! — вскрикнул Гуковский, бросая лупу на стол. — Двенадцатилетние сорванцы шатаются по улицам, играют в бабки и обмениваются уникальнейшими марками в мире! Нет, я сейчас сойду с ума!
Он снова посмотрел на марку в лупу.
— Отлично сохранилась. А вы знаете, что таких марок только две штуки? Вы знаете, что это за марка?
— Знаем, — сказал Орька.
— Что вы хотите с ней делать?
— Она настоящая?.. — спросил Орька.
— Он еще спрашивает! Мальчик, я тридцать четыре года коллекционирую марки. Тридцать четыре года, ты понимаешь? У меня в музее полный Советский Союз, полная царская Россия, почти полная Франция, а он еще спрашивает! Хотел бы я знать, кто осмелится подделать «Розовую Гвиану»! Что вы будете с ней делать?
— Мы хотим ее продать, — сказал Орька.
— Да вы знаете, сколько она стоит?
— Знаем, — сказал Орька.
— Так, — сказал Гуковский и задумался, глядя в окно.
Мы сидели, смотрели на него и молчали.
— Что вы будете делать с такими деньгами?
— Мы хотим купить для нашего класса… ну, в общем, для школы, два автомобиля. Легковых. Потом электрическую машину. Ну, еще фотоаппараты…
— Велосипеды, — подсказал я.
— И еще съездить всем классом в Москву…
Гуковский улыбнулся и покачал головой:
— Ну и сорванцы!
— Алексей Николаевич! — сказал Орька. — Мы же не для себя, мы для школы. И мы пришли к вам посоветоваться. Помогите нам продать эту марку.
— По-моему, можно сделать так, — наконец сказал он. — Мы пошлем эту марку ценной бандеролью в Москву, в Центральную филателистическую контору на экспертизу. Там еще раз проверят, настоящая она или нет, хотя я нисколько не сомневаюсь в ее подлинности. К бандероли мы приложим письмо. В письме мы спросим, каким образом можно реализовать эту Гвиану. Я это сделаю сегодня же. Надеюсь, вы мне доверяете?
— Конечно! — сказали мы в один голос.
— Прекрасно! А теперь дайте мне ваш адрес. Я хочу, чтобы ответ из Москвы пришел к вам домой.