Розовая шубка
Шрифт:
— Да-да, — отвечая на собственные мысли, покивал часто учитель. — Главное в жизни — это сама жизнь, ребята, а не формулы, не числа. Никому не верьте, что это не так. Жизнь древнее любой науки, нельзя жертвовать жизнью ни ради чего…
— А в чем смысл жизни, Пал Палыч? — шутливо спросил кто-то, прикрывая усмешкой юношескую страстность этих слов.
— Ни в чем, друзья мои. Да-да. Жизнь вмещает в себя все смыслы, она неизмеримо шире любого из них. Вот разве что математика… — Старик подумал, поморгал и безнадежно вздохнул, словно извиняясь за что-то. — Нет, пожалуй, и математика тоже не то. Живите, милые, вдумывайтесь, понимайте. Люди — это «понималы», все живое — это «понималы». Да-да.
Он шатнулся и пошел к выходу,
— Поговорили, — ухмыльнулся Дима. — Душевный старик. Ромик, проводи-ка его.
— До дома, что ли?
— В натуре.
Зазвучала музыка. Он повернулся к Марианне.
— Потанцуем?
— Давай. — Она вскинула руки на его борцовские плечи.
Зал наполнился молодежью. Как и раньше, танцевали в кружок или разрозненной толпой, чтобы никому не было обидно. Те же, кто желал побыть вдвоем в полусумраке цветных вспышек, в первую очередь молодожены, не отказывали себе в удовольствии прижаться друг к другу у всех на виду. Две пары на один класс — вот что значит близость к природе!
Многое, многое мог прошуметь на ушко темный лес…
Марианна и Дима танцевали свободно, не слишком близко.
— Когда ты уходишь? — спросила Марианна, поглядывая на него снизу. — Действительно, послезавтра?
— Завтра. Сейчас полночь.
— Почему так поспешно?
— Я и так просрочил, они заждались там, в военкомате. Майор все терпение потерял, каждый час звонит… Приходи на проводы.
— Приду. На Новую Землю-то сам напросился, поди?
— Угадала.
Дима был родом с острова Вайгач, где отец его работал специалистом по тяжелым дизельным моторам, а мать составляла отчетность в бухгалтерии рыбопромыслового хозяйства. Была там и начальная школа, в которую бегали местные ребятишки. Поэтому в Нарьян-Мар, большой город на «материке», семья перебралась, когда Диме сравнялось десять лет. Тут, в городе, он заболел. Кое-как, с пропусками, проучился еще три класса, отставая от сверстников сначала на год, потом на два, пока, в конце концов, Соколов-старший не списался с бабушкой-теткой в Москве и не привез всех в столицу, в Зеленый округ. Это место оказалось спасительным для Димы. Мало того, что болезнь ушла бесследно, но и он так взялся за самого себя, занимаясь чуть не во всех спортивных секциях сразу, бегая в шортах по лесу зимой и летом, что к выпускному классу из бледного заморыша превратился в накаченного статного борцовского парня с крутыми плечами и мощным затылком. Он был старше всех, сильнее всех, и, следовательно, имел авторитет.
Со своей родиной он не порывал. И оттуда, с Нарьян-Мара, приезжали, бывало, знакомые или приходили письма с просьбами достать чего-то, редкостного для северных мест, в основном лекарства. Их доставала Татьяна Алексеевна, мать Марианны, врач-хирург московского госпиталя, поэтому отношения между Димой и Марианной были по-товарищески доверительны. Правда, лишь со стороны Марианны. Дима же по своей простоте не мог вынести такой короткости с красивой веселой девушкой, она волновала его. Мужественный парень, каратист, он нравился и школьницам, и подругам постарше, но сам дорожил только Марианной. Ему казалось, что она тоже отличает его, как все влюбленные, он искал и находил знаки любви там, где их не было и в помине.
Сейчас, обнимая Марианну в танце, он спросил почти утвердительно.
— Ты будешь ждать меня?
— Я? — удивленно распахнула глаза Марианна.
Он смутился, сбавил тон.
— Ну, хоть писать-то будешь?
— Отвечать буду, — согласилась она.
Музыка смолкла. Марианна шутливо присела в церемонном книксене и убежала. О его чувствах она знала давно, как знает каждый, кого любят. Но мало ли кому она нравилась! И в школе, и в изостудии, и в бассейне, даже в городском транспорте! — везде находились ухажеры, ревнивцы, воздыхатели, несносные, докучливые юнцы-молокососы. Порой и ей кто-то западал в сердце,
Марианна не страдала скромностью относительно своих достоинств, и нельзя сказать, что сильно ошибалась.
Шел первый час ночи. Пышное платье помялось, обвисли пионы в косах, да и настроение снизилось соответственно. Поэтому Марианна решила сбегать домой переодеться в другой наряд, она знала, что наденет на вторую часть бала, все равно одноклассники уже нагляделись на нее в новом платье. Дом ее был в двух шагах от школы. Выскользнув из зала, она сбежала по лестнице, вышла на широкое школьное крыльцо в теплые объятия летней ночи. Вдохнула в себя все ее благоухание.
— «За окном цветет виноград,
А мне всего семнадцать лет»!
— пропела она по-французски свою любимую песенку из французского средневековья. — Ах, как хорошо!
— Марианна!
Дима курил в темноте возле отцветших кустов сирени. Бросив сигарету, он пошел рядом.
— Про свой виноград все поешь?
— А ты откуда знаешь?
— Ее вся школа знает, перевели давно, не задавайся. Ты далеко?
— Домой.
— Послушай, не убегай. Я долго думал, вот, стоял, курил… Не смейся, Марианна… В общем, я не могу так уехать. Скажи прямо… — он запинался, чувствуя, что слова его не доходят, не нужны ей. — Ты же знаешь, что я… как я к тебе отношусь. Для меня никого нет лучше тебя, никакой другой девчонки. Тебе никто и в подметки не годится. Марианна! Послушай! Не уходи так, не убегай!
Но Марианна лишь прибавила шагу. Ах, как скучно слушать признания, на которые не можешь ответить! Хуже горькой редьки, хуже… репейника, попавшего в косу! И жалко Димку, свой, родной парень и все-таки не на гулянку идет, в армию, и неприятно, противно от его прикосновений, попыток обнять, поцеловать. Да что в самом деле! Поцелуи какие-то! Не он герой ее судьбы, ее прекрасного солнечного будущего! И почему он не понимает, не хочет понимать таких простых вещей?! Фу!
— Ты замечательный парень, Димочка, у тебя еще будет настоящая любовь. Ты этого достоин, я уверена. А мне надо идти, мама ждет, уже поздно, — она говорила все подряд, лишь бы охладить пыл этого мужлана, который, выпив, должно быть, с ребятами, становился груб и опасен в ночной темноте на безлюдной улице. — Все, будь здоров!
Она свернула во двор. Но не тут-то было. Его железные борцовские руки сомкнулись вкруговую за ее спиной. У самого дома, у подъезда он прижал ее к стене и стал быстро водить рукой по ее телу, по запретным местам, путаясь в пышных складках тончайшего шелка. Рот его искал ее губы.
— Марианна, Марианна! Не уходи, подожди… — Он дышал шумно и загнанно, как паровоз. — Ну, Марианна, постой, побудь со мной…
— Отстань! — вскрикнула она, с силой отпихивая его. — Убери руки! Вот еще не хватало…
Ее платье затрещало в его руках. Он опомнился, и Марианна, пользуясь мгновением, вырвалась, вбежала в подъезд, в лифт, взлетела вверх, на пятый этаж. Минута, и она отворила дверь своей квартиры.
Мама уже легла. Горела, как всегда, маленькая лампочка в коридоре, чтобы не входить в темную квартиру. Услышав ее, Татьяна Алексеевна поднялась и накинула халат. Спрыгнула со шкафа и Туська, зеленоглазая красавица-кошка.
— Что случилось, Масенька? За тобой гнались?
— Нет. Я бежала… переодеться.