Розовое дерево
Шрифт:
Вечером, после ужина, Миллисент вышла посидеть на крыльце. За это время мистер и миссис Холмс прошествовали по улице, кивнув ей и обменявшись несколькими фразами; прошел мимо мальчик, толкая перед собой обруч; в сторону дома Андерсонов проехала, подпрыгивая на кочках, повозка. Посидеть на крылечке было любимым вечерним времяпровождением в Эмметсвилле. Можно понаблюдать за тем, что происходило вокруг, и частенько кто-нибудь останавливался поболтать.
Однако вот уж кого не ожидала увидеть Миллисент, так Джонатана Лоуренса. Еще меньше она ожидала,
Она в замешательстве смотрела, как он вышел из дома и направился через ее сад прямо к ней. Он легко перешагнул через заборчик, разделявший их дворы. Когда он подошел к крыльцу, Милли выпрямилась и напряглась.
— Мистер Лоуренс…
— Добрый вечер, мисс Хэйз, — его глаза опять веселились. — Пожалуйста, не убегайте в дом! Я пришел не сражаться с вами.
Брови Миллисент поднялись, лицо приняло несколько высокомерное выражение, которое появлялось всякий раз, когда она не знала, как себя вести.
— Я и не собиралась убегать, мистер Лоуренс. Наверно, вы будете разочарованы, но знайте, что я едва ли боюсь вас!
Его улыбка стала еще шире.
— Меня это не разочарует. Честно говоря, наоборот: мне это приятно. — Он замолчал, потом спросил: — Не собираетесь предложить мне сесть или мы будем стоять, как две статуи?
— Пожалуйста, присядьте. — Миллисент села сама и указала на маленький стульчик, который стоял в нескольких шагах от нее.
Но Джонатан поднялся по ступенькам, и теперь возвышался над ней, Милли не понравилось, что он стоит так близко и, кроме того, ей приходится поднимать голову, чтобы смотреть ему в лицо. Это давало Лоуренсу несомненное преимущество. Но она уже не могла снова встать.
— Вы здесь с какой-то определенной целью, мистер Лоуренс? — спросила она, решив, что должна сама взять ситуацию под контроль и направить разговор в нужное русло.
— Да. Я пришел извиниться. — Он усмехнулся, заметив, как она изумилась. — Знаете ли, невежливо изображать удивление, когда человек собирается сделать доброе дело.
— Я… ну, это достаточно неожиданно…
— Иногда я выхожу из себя, особенно, когда что-то касается моей дочери. Боюсь, я вчера был груб. Я сказал некоторые дурные вещи, которые не имел право говорить. Извините меня. В том, что Адмирал испортил ваше белье, конечно, была наша вина. И хотя все было довольно… хм… забавно со стороны, уверен, что вам так не показалось. Очевидно, Бетси и Адмирал принесли вам много неприятностей, и за это я тоже хочу извиниться.
Под влиянием его искренних слов воинственное настроение Миллисент растаяло.
— Я тоже говорила в пылу гнева, вела себя грубо и слишком критично. Уверена, что Бетси — очаровательный ребенок. — Она вовремя спохватилась и не успела добавить, что Адмирал — очаровательная собака.
— Спасибо, — улыбнулся Джонатан, и последние остатки гнева исчезли из ее сердца. В конце концов, с ним было приятно поговорить. Она не могла обвинить его в том, что он потерял самообладание. А если вспомнить,
— Вы не должны винить Бетси, — продолжал он. — Я растил ее… э-э… без необходимых условий.
Миллисент подумала, что это, действительно, все объясняло.
— Ее мать умерла пять лет назад, и с тех пор я ращу ее один. Я всегда разговаривал с ней, как со взрослой, как с равной. Я никогда не доверял женщинам, которые обращаются с детьми, как с низшими существами. Возможно, это я приучил ее быть слишком откровенной и независимой в словах и в поведении, потому что хочу видеть ее такой.
Миллнсент несколько ошарашено смотрела на него. Естественно, все услышанное было так не похоже на традиционные представления о мужчинах… Она читала о женщинах (конечно, янки), которые поддерживали других, были самостоятельны, как мужчины, но никогда до конца не верила этому. Она больше склонялась к мнению тетушки Ораделли, которая очень уверенно говорила: «Женщины не хуже мужчин!.. Какая чепуха! Мы лучше, и это очевидао. Брг знал, что он делает, когда доверил растить детей женщинам. И кто из них пожелает голосовать и быть присяжным? Сама идея — и то звучит смешно».
И хотя Миллисент, конечно, не могла принять эту идею, все же она почувствовала какую-то теплоту к Джонатану Лоуренсу, осознав, как трогательно он заботится о дочке, ни на минуту, казалось, не жалея, что у него не сын.
— Но, — начала Миллисет, тщательно подбирая слова, — разве это запрещает женщине быть повежливее или вести себя, как леди?
Джонатан вздохнул:
— Да, вы правы. Мужчине трудно одаому растить дочь.
— Безусловно.
— Спасибо за понимание. Я боялся, что в вашем лице приобрел врага на всю жизнь.
Миллисент было трудно поверить, что Джонатая Лоуреис очень-то беспокоился, станет она его врагом или нет. Если у него и были такие опасения, то он просто не хотел терять еще одного читателя своей газеты. Так или иначе, было приятно думать, что он искал с ней примирения.
— Нет, конечно, нет! Я сама вряд ли вела себя, подобающим образом.
— Почему бы нам не списать все на жару? — очаровательно улыбнулся он. — Для мая слишком знойно.
— Да, это вполне серьезная причина. — Было невозможно не улыбнуться в ответ. И она вновь испытала то непонятное, но уже знакомое ощущение в животе и в груди.
— Ну что ж, мне нужно идти, — сказал он. — Пойду укладывать Бетси спать. Спасибо.
— Спокойной ночи! — Миллисент в знак прощения и даже дружбы протянула руку. Но вместо того, чтобы нажать ее, он, удивив Милли, нагнулся и очень галантно слегка коснулся руки губами. Этот жест был изящным и даже несколько экстравагантным, и, сделай это любой другой, Милли было бы приятно и весело. Но поцелуй Джонатана словно пронзил ее. По телу пробежала дрожь и возбуждение, и возникло какое-то особенно нежное чувство к склонившемуся мужчине. Милли сдержала удивленный вздох. Она надеялась, что Джонатан не заметил, как внезапно задрожала ее рука.