Розовое дерево
Шрифт:
Милли открыла рот, чтобы отказаться, но услышала, как ее собственный голос произносит:
— Почему бы нет, мистер Лоуренс, с удовольствием!
Не обращая внимания на взгляд потрясенной Ораделли и тихие веселые смешки остальных, Миллисент встала. Ноги от волнения дрожали и казались чужими. Она протянула Джонатану руку, и они пошли в центр зала.
У Милли было ощущение, словно она парит в руках Джонатана под звуки музыки. Он осторожно обнимал ее, нежно и, в то же время, крепко обхватив ее талию одной рукой, а другой держа трепещущую ладонь.
Он
— Кажется, ваша тетушка была более чем недовольна, — прокомментировал он, кивнув в сторону Ораделли, наблюдающей за ними с грозным видом.
Миллисент подавила смешок. Скользя по паркету в его объятиях, она чувствовала себя молодой и беззаботной, как девчонка.
— Думаю, вы правы.
— Насколько я понял, она не одобряет меня?
— Думаю, она не одобряет меня, танцующую с вами. — Миллисент помолчала и потом честно добавила. — Хотя, кажется, она не одобряет и вас тоже.
— А вы еще говорили, что я такой завидный жених в городе, — пошутил он.
— Тетя Ораделли — исключение из общих правил. Во-первых, у нее нет дочери на выданье. Во-вторых, она жена банкира…
— А-а, теперь все становится ясно.
— Также она — опора и поддержка Первой Баптистской Церкви.
— Которая владеет прибрежной собственностью? Мм-м, кажется, я понимаю все больше и больше.
— А к этому еще прибавьте мою дерзость, мое непослушание и…
Джонатан, запрокинув голову, громко расхохотался:
— Вы? Мисс Миллисент Хэйз, само достоинство и порядочность? Вы в глазах вашей тети дерзки и непослушны?
— Нет ничего смешного, — строго заметила Миллисент, но потом сама не сдержалась и рассмеялась.
— Вы должны рассказать мне, в каких грехах вас обвиняют.
— Я приютила Опал — это раз, а когда тетушка Ораделли объясняла, как это непорядочно и неприлично и говорила, что нужно избавиться от нее, я отказалась. Еще ей не нравятся мои частые встречи с Бетси.
— Бетси! — Джонатан нахмурил брови. — Опал — одно дело; меня возмущает их отношение, но совершенно ясно, что большинство дам точно так же отнеслись бы к ней. Но десятилетняя девочка? Она-то как может «дурно влиять» на других?
— О, нет, речь не о дурном влиянии. Просто это дает повод для разговоров. Будут думать, что… ну, вы знаете… — Миллисент опустила глаза, а голос ее смущенно затих.
— Нет, не знаю. Что они будут думать?
Она удивленно посмотрела на него и увидела, что его глаза смеются.
— Ах, вы! — Она покраснела. — Прекрасно знаете, что они подумают о нас с вами.
— Скажите же. — Его палец нежно заскользил по ее ладони.
Миллисент вздрогнула, будто молния пронзила ее руку.
— Перестаньте! Вы пытаетесь меня скомпрометировать.
— Нет, я пытаюсь сдержаться, чтобы не поцеловать вас прямо здесь, на виду у всех.
Миллисент казалось, что стало нечем дышать. Она посмотрела в его глаза, которые уже не смеялись, а стали вдруг сияющими
— А когда вы смотрите на меня вот так, как сейчас, сделать это становится все труднее, — прошептал он.
Миллисент перевела взгляд. Она чувствовала себя так, будто внутри плавился воск.
— Нет, не отводите глаз, — запротестовал он. — Я достаточно порочен, чтобы получать удовольствие от такой пытки.
— Вы дразните меня! Я… я не знаю, что отвечать…
— Может, я дразню себя… — Он понизил голос. — Я — не настоящий джентльмен. И не умею одновременно и желать женщину, и искусно скрывать свою страсть. Мне нравится быть рядом с вами, и даже нравится испытывать эту страсть. Но иногда мне бывает очень трудно сохранять спокойствие, потому что желание слишком сильно…
Миллисент судорожно переводила дыхание.
— Я никогда не встречала мужчину, который разговаривал бы так, как вы. Думаю, это, наверно, неуважение ко мне…
— Нет, ошибаетесь! Ни в коем случае! Почему нельзя уважать женщину, которая так желанна? А неужели то, что ты говоришь ей правду, не доказывает этого уважения?
— Я… Я не знаю. И совсем запуталась… Вы владеете даром убеждения. — Она улыбнулась, и на ее щеках снова заиграли ямочки. — Мне кажется, из-за этого вы опасны. Я не могу чувствовать себя спокойно рядом с вами.
Танец кончился, и Джонатан неохотно отпустил ее.
— Можно пригласить вас на следующий?
Хотелось ответить, что она готова танцевать с ним весь вечер, но, естественно, это было невозможно. Нельзя танцевать с ним более двух, может быть, трех танцев. Иначе о них тут же заговорят все. И будет скандал. Милли неохотно произнесла:
— Возможно, еще один — попозже.
— Тогда, может быть, вам принести пунша?
— Да, было бы прекрасно.
Они вместе направились к буфету, взяли два бокала пунша и, оживленно болтая, начали медленно потягивать напиток. Миллисент казалось, что все до единого в зале наблюдают за ними. Конечно же, то, что любой житель Эмметсвилла считал своим долгом быть в курсе дел всех и каждого, раздражало. Милли представила, как все они рассядутся, темными кружками и с карандашом в руках примутся вычислять, сколько раз та или иная дама протанцует с тем или иным мужчиной.
Миллисент знала, что ее мысли посчитали бы здесь крамолой. Она всю жизнь жила по незыблемым законам общественного поведения и практически всегда следовала им беспрекословно. Но теперь она пересмотрела эти заповеди и усомнилась в их ценности. И с какой стати тетушка Ораделли взяла на себя право диктовать всем, как следует или не следует поступать? Неужели кроме нее не было никаких других столпов нравственности?
Она сама немного растерялась от пришедших в голову новых, неожиданных мыслей. Она могла без труда вообразить, как бы отреагировала на них сама Ораделли. Но голос вздравого смысла и логика были сильнее. В сущности, Милли не понимала, почему она никогда не задумывалась обо всем этом раньше.