Розовый коттедж
Шрифт:
Я засмеялась:
— Верю на слово! Сцилла? Очень мило. То же самое и со мной. Я Кэйт для всех друзей Джона, но как-то получилось, что теперь, когда я снова приехала сюда, «Кэйти» кажется более подходящим. Это же, я боюсь, касается и «Присси».
— Неплохо. Если только ты позабудешь про пампушку!
— Как об этом можно подумать, глядя на тебя? Подожди минутку, дай я взгляну на цыпленка… Да, он почти готов. Нам о многом надо переговорить. Расскажи все про себя. Я знаю, ты учительствовала, когда Гордона отправили на восток, а потом школу эвакуировали в Канаду. Когда он демобилизовался, вы, что ли, поселились недалеко
— Не то чтобы сию секунду, но в список уже внесена, — она засмеялась и погладила свой плоский животик. — Присси скоро снова станет пампушкой.
— Замечательно! Когда же?
— Ох, еще долго, на Рождество, и ты будешь крестной, ладно? Мы больше не должны терять друг друга из виду. Ты не собираешься здесь поселиться? Я слышала про тетю Бетси, но я не знаю… я хочу спросить, как твоя бабуля? Она…
— …все еще жива? Конечно. Она уехала в Шотландию после смерти тети Бетси. У нее все прекрасно, то есть сейчас она в постели, выздоравливает от простуды, но она еще долго будет с нами. Так приступим к лососю?
— У меня с собой булочки из непросеянной муки. Они в той сумке. Я надеюсь, у тебя есть масло, или ты все доедаешь бабушкин маргарин?
Я рассмеялась, ставя на стол блюдо. Мы всегда умели говорить друг другу подобные вещи, не вызывая обиды:
— Вот, сударыня. В Стратбеге делают свое масло, и бабушка дала мне кусок с собой. Клади себе сама, тут добрых полфунта.
Это была восхитительная трапеза. Надо было поделиться новостями и сплетнями за целые пять лет.
Присси лишь слышала о моем замужестве и, поскольку я не общалась с друзьями детства, мне не приходилось еще столько рассказывать о том быстротечном, безумном отрезке моей жизни, когда меня швыряло от экстаза (так сильно я любила Джона) к ужасу, о бессонных ночах, которые я проводила без него, прислушиваясь к рокоту моторов в небе, о том, как я, одержимая беспокойством, тщетно пыталась сосчитать, сколько самолетов улетело и сколько — гораздо меньше — возвратилось. И наконец последний удар, давно ожидаемый, ошеломляющий, беда, которая прекращает агонию и приносит что-то вроде облегчения. Жизнь замерла. Жизнь должна продолжаться. Жизнь пошла дальше, и в свое время произошло то, во что невозможно было поверить, — вернулись не только минуты удовольствия, но и счастье, и радость. Любовь? Снова — нет. Это я сказала твердо. Снова — нет.
— И никого? — спросила она.
— Просто я не думаю, что это может произойти со мной еще раз. Теперь это было бы иначе, любовь я имею в виду. Я стала старше, и мне нужно иное… Кофе? Это лучший кофе от Барлоу, не самого свежего помола, но вполне приличный.
Выпив кофе, мы помыли посуду, затем вышли на солнышко и спустились через калитку к мосту. Солнце припекало наши спины, пока мы стояли, опершись локтями на перила мостика и глядя вниз, в прозрачную текучую глубину.
— Угорь! Смотри, вон там, в тени того камня. Помнишь, как мы искали здесь угрей, а Дэйви Пас-коу упал в ручей и сломал удочку твоего дедушки, и как ему за это всыпали?
Поток воспоминаний, такой
Присси поглядела на часы и неохотно произнесла:
— Мне, я думаю, уже пора. Мы завтра уезжаем. Гордону надо в Лондон на два-три дня. Сколько, ты сказала, здесь пробудешь? Вернешься потом в Лондон или поедешь к бабушке?
— Сначала на север, проверить, как она там разберется со всем привезенным, и, если она мне позволит, я там поживу, пока она не поправится окончательно. А ты не можешь остаться еще на чуть-чуть, выпить чаю?
— Я правда не могу.
— Ладно, пойдем сходим за твоей сумкой и обменяемся адресами. Хочешь цветов?
Мы уже шли обратно, и она помедлила в воротах, где одичавшие розы и жимолость разрослись над забором.
— С удовольствием. Комнаты в гостиницах совершенно бездушны, и я еще не так давно обосновалась в Англии, чтобы снова привыкнуть к этим райским садам.
— Тогда подожди, я возьму ножницы. Когда я вернулась в сад, Присси стояла возле сарайчика для инструментов:
— Какие чудесные розы! Они долго простоят, если я возьму их с собой?
— Не очень, но они все равно того стоят. Я срежу бутоны, и они доживут до Лондона. Осторожнее, стебли довольно колючие, и я не уверена, что их возьмут эти ножницы. Лучше бы секатором, но его нет. Бабушка отдала весь инструмент Дэйви.
— Тогда не стоит труда. Эти цветы чудесно пахнут, и твои дедушка с бабушкой, должно быть, очень их любили. В этом уголке все кусты одного сорта, даже тот, который выкопали. Здесь табличка, смотри, валяется в сорняках.
И она подняла с земли и подала мне эту табличку.
Я взяла ее. Небольшая металлическая пластина с выгравированной надписью «Китайские розы, сорт олд блаш». Она, наверно, упала с куста, когда его выкопали, и улетела в траву, когда я, в свою очередь, перекапывала здесь землю.
Я стояла, не сводя глаз с того, что держала в руках. Так вот она, разгадка тайны мисс Милдред, свет в саду возле коттеджа, человек, который копал землю. Эта тяжелая работа, совершенная неудобной угольной лопатой-совком, вовсе не ради «могилы» — для спрятанного сокровища или чего иного. Он просто выкапывал розовый куст.
Зачем? Я, конечно, знала ответ, пусть даже не знала причины этого поступка. Чтобы отнести его на кладбище и посадить возле могилы.
— И раз куст пересаживали в это время года, неудивительно, что он выглядит так, как будто умирает от засухи.
— Что такое? — с любопытством спросила Присси. — О чем ты говоришь?
— Извини. Я думала вслух. Пустяки, просто что-то вроде загадки, которая то и дело о себе напоминает, но, может быть, ничего и не значит.
— Даже если и так, ты, как мне кажется, всерьез обеспокоена. Где-то с минуту мне казалось, что ты похожа на лунатика. Если хочешь, расскажи мне.
И я рассказала ей все, стоя возле кладовки и беспрерывно крутя табличку в руках.
Присси только однажды прервала меня, чтобы сказать:
— Ух! Ведьмин Угол! Он-то не меняется, верно? — когда я дошла до мисс Линси и сестер, но когда я закончила, ее как прорвало:
— Ох уж эти мне бестолковые старые клуши! Они понимают вообще, что они делают — когда приходят сюда, где ты тут одна, чтобы снова тебе все это вдалбливать? Они напугали тебя? Мне бы, во всяком случае, было страшно до смерти ночевать здесь в одиночестве.