Розы на снегу

Федоров Виктор Александрович

— Ой! Как хорошо было! Школа. Вечера… Помнишь, как ты однажды на вечере декламировала «Выдь на Волгу…»?

— «Чей стон раздается?…» — со слезами продолжила Алла и, прижав к себе сестру, прошептала: — Иди спи, родная, вернется Красная Армия, и все будет опять хорошо.

Алла Шубина и раньше на ненавистной службе делала полезное людям. То письмо от угнанных в Германию девушек передаст родным без просмотра помощника коменданта. То, зная, кто из сотрудников комендатуры не понимает русского языка, поможет задержанному крестьянину на допросе выпутаться из беды. Теперь же… С ненасытной

жаждой, с неимоверным риском двое суток добывала девушка секретные сведения (удалось даже снять копию со схемы размещения некоторых постов на Сороти и Великой), а на третьи сутки ровно в полдень она была на условленном месте — на пятой версте по дороге к Новоржеву.

«Подношению фрейлейн Шубиной» мог бы позавидовать и бывалый разведчик.

ЗАВЕЩАННОЕ ПЛАМЯ

Растаяли снега. Зазеленели дубравы Тригорского и Михайловского. Легче стало отлучаться из поселка подальше, бывать в лесу. Деятельность подпольщиков группы Виктора Дорофеева с приходом весны оживилась.

Как-то за неизменной игрой в карты Дорофеев спросил Малиновского:

— Ты помнишь наш разговор про никчемную стрельбу из поврежденных танков?

— Кто старое помянет… — начал Малиновский.

— Да нет, Толя, — перебил его Виктор, — я не к тому. Пришло время за оружие браться. Только умненько поступать нужно. Давайте…

Озеро Тоболенец. Спокойная водная гладь и уходящие вдаль мыски камыша. Еще по-весеннему студена вода, а Алексей Иванов и Анатолий Малиновский уже плещутся у прибрежного ивняка. Купаться не запрещено.

На берегу Тоболенца баня. Выбегают из парилки гитлеровцы. Пробуют воду. Холодна! Гогочут, глядя на плавающих подростков, но лезть в озеро не решаются. А те знай себе ныряют. Ну а разговор их до солдатни не долетает.

— Ну как, Леша? — спрашивает Малиновский, стуча зубами.

— Нащупал, Толя. Точно, ящик.

— Значит, вечером вытащим и в тайник.

— Порядок. Рад будет Виктор.

При эвакуации из Пушкинских Гор кто-то из нерадивых милиционеров ящик с винтовками и боеприпасами спустил в Тоболенец. Узнали подпольщики — достали. Удалось и пулемет снять с застрявшего в болоте танка.

И вот снова на окраине поселка ночная стрельба. Теперь не бесцельная. Группа Алексея Иванова вела огонь по казарме гитлеровцев. Малиновский, братья Хмелевы и Анатолий Петров обстреляли из засады автомобиль с фашистами. Подняты солдаты по тревоге. Разъярен комендант — опять партизаны, опять нагоняй из штаба будет. А ребят и след простыл…

К Дорофееву изредка заходила врач Полина Ивановна Иванова, работавшая в открытой оккупационными властями платной больнице. С большим трудом доставала она лекарства, пытаясь спасти жизнь Виктору. Однажды, когда Иванова, осмотрев его, собиралась уходить, Виктор подал ей пачку бумаг:

— Возьмите, Полина Ивановна.

— Что это, Витя?

— То, за что вам будет благодарна Советская власть. В больницу часто гоняют для колки дров военнопленных. Дайте им эти листки, пусть почитают. А то небось кое-кто думает, что и войне конец. Дайте всем, кому довериться можно.

Дорофеев закашлялся. Иванова с несвойственным

для нее жаром схватила руки Виктора:

— Вот ты какой! Спасибо, дорогой, за доверие, спасибо!

Так было положено начало новой подпольной группе — «больничной», как ее назвали Дорофеев и Кошелев. Полина Ивановна со своими помощниками спасли нескольких красноармейцев, укрывшихся вблизи поселка, позже регулярно снабжали партизан медикаментами.

А вожак подполья угасал.

Не осилили Тебя сильные, Так подрезала Осень черная…

Уходил из жизни Виктор мужественно. До последней минуты был мыслями с товарищами по борьбе.

— Жечь, взрывать теперь надо, Степан Петрович, — говорил он, задыхаясь, Кошелеву. — И главное — свяжитесь с партизанами. Лешку пошли на связь. Он отчаянный, наш добрый Воробей…

Умер Дорофеев от туберкулеза. «Умер» — не то слово. Комсомолец Дорофеев погиб на боевом посту. Это о таких, как он, писал Э. Межелайтис:

Мне не страшно. Мной завещанное пламя Погасить уже никто теперь не властен. Смерть и горе объявляю я врагами И друзьями объявляю жизнь и счастье.

Диверсии начались. Взлетела на воздух автомашина со снарядами. Прямо в поселке. Среди бела дня. В деревне Колоканово остались рожки да ножки от пасеки оккупантов. Малиновский (он работал теперь дезинфектором и имел право разъезжать по уезду) подорвал кокоринский мост как раз накануне переправы через Сороть крупной воинской части гитлеровцев. Запылало в поселке здание, в котором размещались хозяйственные учреждения оккупантов. Рьяно тушил пожар старший пожарник Степан Кошелев… организатор этой диверсии.

СОРОТЬ В ОГНЕ

Вешние воды сорок третьего года принесли в пушкинский край крылатое имя — Герман. Грозой звучало оно для оккупантов, неотвратимым возмездием для их прихвостней.

Девиз легендарного партизанского комбрига «Искать! Преследовать! Истреблять врага!» нашел горячий отклик у непокоренных пушкиногорцев. В бригаду к Герману шли целыми семьями. Теперь за Сороть фуражиры фашистской армии, жандармы из ГФП иначе не показывались, как в сопровождении бронемашин.

Как в русло большой реки несут свои воды говорливые речки-невелички, так к штабу и особому отделу бригады Германа протянулись нити от всех подпольных групп пушкинского края. Первыми отправились за Сороть посланцы подпольщиков завода «Подкрестье» Дементьев и Михайлов. Через реку перебрались на пароме, на виду у солдат и полицаев, охранявших переправу. Ехали на велосипедах, нарядные, как и положено быть дорогим гостям на свадьбе — так значилась цель поездки в справке, выданной администрацией завода. Возвращались под хмельком, хвастались полицаям: