Ртуть
Шрифт:
— Который?
— Большой, сразу за углом от дома, что выстроил себе мистер Релей Уотерхауз… Кстати, что вы о нём думаете?
— О доме? Ну… он очень большой.
— Хотите его затмить?
— О чём вы?
— Я хочу возвести дом ещё больше. Однако я плохо учил математику в Тринити-колледже, не то что вы, Даниель. Я прошу вас спроектировать дом и руководить строительством.
— Но я не архитектор!
— Гук тоже не был архитектором, пока не взялся строить Бедлам и другие важные здания. Ручаюсь, вы поставите дом не хуже него и уж точно лучше того остолопа, которого подрядил ваш брат.
Они вышли на Пэлл-Мэлл, уставленную красавцами-особняками.
Со стороны конногвардейских казарм к ним уже двигались солдаты: несколько верховых, но по большей части пехотинцы, выведенные так быстро, что не успели даже построиться в правильные шеренги. Они были в чудных, иноземного вида мундирах и островерхих шапках, смутно напоминающих польские [50] . Даниель сперва принял их за драгун, потом различил ядра с ручками — гранаты! — свисающие с ремней и вздрагивающие при каждом шаге.
Участники шествия также это приметили. Быстро посовещавшись, они факелами подожгли край папского одеяния и брызнули в стороны, словно осколки гранаты. К тому времени, как подоспели гренадеры, участники шествия уже растворились в городской толпе. Солдатам осталось только свалить горящее чучело и затоптать его ногами — следя, разумеется, чтобы пламя не коснулось гранат.
50.
Король Людовик XIV нарядил своих гвардейцев в хорватов; Карлу II логично было нарядить своих поляками — народ этот жил в вечной войне с турками и по сию пору славится неукротимой отвагой.
— Умно просчитано, — был вердикт Роджера. — Это королевские гвардейцы — новый полк герцога Йоркского. Да, ими командует Джон Черчилль, но не обольщайтесь, на самом деле они — люди Йорка.
— Что значит «умно просчитано»? Вы говорите так, словно смакуете хороший портвейн.
— Ну, можно было сжечь чучело где угодно, так ведь? Однако решили жечь именно здесь. Почему? Опаснее места не сыскать — рядом гренадеры. Ответ очевиден. Герцогу Йоркскому намекают: если он не откажется от папистских замашек, следующим сожгут его чучело… если не его лично.
— Даже я понял тогда в Кембридже, что теперь в фаворе Ганфлит и младшие Англси, — сказал Даниель. — Эпсома же высмеивают в пьесах, и толпа осаждает его дом.
— Ничего удивительного, если вспомнить слухи.
— Какие слухи? — Даниель едва не добавил: «Мне нет дела до глупых слухов», однако любопытство взяло верх над желанием покрасоваться.
— Что причины наших военных неуспехов — в дурных пушках и порохе.
До сих пор Даниель не слышал, чтобы кто-нибудь вслух жаловался на ход войны. Самая мысль, что Англия и Франция вместе не могут разбить горстку голландцев, представлялась полнейшей нелепицей. Однако сейчас он
— Пушка, которая взорвалась при «Осаде Маастрихта», — спросил Даниель, — была ли она дурного качества? Или всё подстроили враги Эпсома?
— Враги у него есть, — только и отвечал Роджер.
— Этоя вижу, — сказал Даниель, — как и то, что герцог Ганфлитский — один из них. Вижу, что он вместе с герцогом Йоркским и другими папистами забирает всё больше власти. Не могу взять в толк другого: почему два недруга, Эпсом и Ганфлит, несколько минут назад в один голос чернили память Джона Уилкинса?
— Эпсом и Ганфлит — как два капитана, спорящие за власть на корабле. Каждый зовёт другого бунтовщиком, — объяснил Роджер. — В этом сравнении корабль — страна, в которой господствует одна церковь — англиканская или католическая, в зависимости от того, кто из них возьмёт верх. Есть и третья партия — в кубрике, опасные головорезы, плохо вооружённые и неорганизованные. Что хуже всего, у них сейчас нет определённого вожака. Когда диссиденты, как их называют, кричат: «Долой Папу!», это музыка для англикан, чья церковь построена на ненависти ко всему римскому. Когда они кричат: «Долой принудительное единоверие! Да здравствует свобода совести!», это бальзам на душу католиков, которые не могут открыто исповедовать свою веру. Вот почему в разное время то одна, то другая партия считает диссидентов своими союзниками. Однако когда диссиденты хотят упразднить государственную церковь и превратить всю Англию в один большой Амстердам, вождям обеих партий кажется, что обезумевшие диссентеры подносят зажженный фитиль к пороховой бочке, чтобы взорвать веськорабль. Тогда они объединяются, дабы их раздавить.
— Вы хотите сказать, что наследие Уилкинса, декларация религиозной терпимости, для них — пороховая бочка?
— Запал, ведущий к пороховой бочке. Они должны его затоптать.
— И заодно растоптать меня.
— Потому что вы, не сочтите за обиду, подставили себя самым неумным образом.
— А что мне было делать, когда они на него нападали?
— Прикусить язык и выжидать, — сказал Роджер. — Всё может перемениться в секунду. Вспомните, что мы сейчас видели! Диссентеры жгут чучело Папы, угрожая папистам! Если бы вы, Даниель, шли во главе шествия, Эпсом числил бы вас своим союзником в борьбе с Англси.
— Этого мне как раз и недоставало — герцога Ганфлитского в качестве личного врага!
— Тогда болтайте о свободе совести! В этом превосходство вашей позиции, Даниель, если только вы захотите раскрыть глаза. Лавируя так тонко, чтобы в любой момент можно было с легкостью откреститься от прошлого манёвра, вы будете иметь на своей стороне то Эпсома, то Ганфлита.
— Попахивает малодушным вилянием, — заметил Даниель, вызывая в памяти таблицы философского языка.
Не опровергая его слов, Роджер сказал:
— Это способ добиться того, о чём мечтал Дрейк.
— Как?! Если вся власть у Англси и Серебряных Комстоков!
— Очень скоро вы убедитесь, что глубоко заблуждаетесь.
— Н-да? Есть ещё сила, о которой мне ничего не известно?
— Да, — отвечал Роджер. — Ею полны подвалы вашего дяди Томаса.
— Золото ему не принадлежит. Это сумма его обязательств.
— Вот именно! Вы попали в самую точку! Здесь ваша надежда. — Роджер сделал шаг, чтобы идти. — Надеюсь, вы обдумаете мое предложение. Сэр.