Руал Амундсен
Шрифт:
«Нет, доктором я не буду», – решил он про себя.
А мать говорила о том, как хорошо они будут жить в Борге.
– Ведь Борге твой родной город. Мы увезли тебя оттуда трёхмесячным ребёнком. Там нам было хорошо. Но твой отец всегда хотел жить в столице. И вот мы переехали в Христианию. Правда, и здесь мы жили неплохо, пока не умер твой отец.
Руал закрыл глаза, думая о своём. В чёрные окна убаюкивающе барабанил дождь. Мать взглянула на сына, на его закрытые глаза:
– Ты спать хочешь? Иди ложись.
Руал стряхнул с себя сон, поднялся с места и, пожелав матери спокойной ночи, пошёл к себе.
Маленькая комната его походила
Нет, Руал не будет доктором! Вот уж сколько лет он думает только о море. Даже по ночам оно не оставляет Руала. Ему снятся океаны, моря, киты, моржи и тюлени, – он едет далеко на охоту. И вот сейчас... он засыпает с мыслью о море... Это не дождь шумит, это плещет море... «Нет, доктором я не буду!» Катятся холодные зелёные волны, и тихо поёт ветер, будто зовёт куда-то вдаль.
«Приключения Джона Франклина»
Был праздник. Руал не выходил из своей комнаты, хотя было уже двенадцать часов дня. Мать подошла к двери, постучала:
– Руал, ты спишь?
Бодрый голос ответил из-за двери:
– Нет, мама, я читаю.
– Иди же завтракать!
Руал появился на пороге столовой с толстой книгой в руках. Глаза его были широко открыты, он смотрел на мать, на накрытый стол с таким видом, словно не мог понять, как он сюда попал. Волосы его растрепались, ворот рубашки расстегнулся.
– Ну посмотри, Руал, на кого ты похож! – с укором сказала мать.
Руал машинально застегнул ворот, пригладил ладонью волосы и сел за стол, положив перед собою книгу. Мать пододвинула ему кофе. Не глядя, он взялся за стакан и упёрся глазами в недочитанную страницу.
– Перестань читать! – возмущенно сказала мать. – Сначала позавтракай.
– Я сейчас, мама, вот только полстранички... Сейчас...
Его глаза бежали по строчкам.
Мать сама закрыла книгу. Руал торопливо пил кофе. Он спешил вернуться к книге.
– Что это за книга?
– «Приключения Джона Франклина».
– Опять моряки?
– Да, мама.
– Ох, эти моряки! Они вскружили тебе голову. Ты только о них и думаешь. А ведь уже не маленький. Пора бы тебе подумать о будущем. Ты же не моряком будешь, а доктором.
Руал исподлобья посмотрел на мать, – ему не хотелось спорить, и некогда было. Он допил стакан и бросился в свою комнату, на ходу отыскивая нужную страницу:
«Третью неделю шла борьба корабля со льдами. В тёмную ночь, когда свирепствовала буря, корабль вдруг затрещал, сдавленный льдами. Точно ружейные выстрелы раздавались внутри корабля: то лопались переборки и бимсы. Вода хлынула в трюм, и люди уже были бессильны спасти корабль. На палубе и в трюме раздались крики:
– Спасайтесь!
Множество ног затопало в темноте.
Руал затаив дыхание читал дальше:
«Всю ночь бушевала буря, и всю ночь трещали льды. Когда настало утро, люди увидели, что от их корабля остались только раздробленные брёвна да валявшиеся на льду мачты со спутанными вантами. Но вдали, к счастью, виднелись чёрные берега, покрытые на вершинах синим льдом и снегами. Люди потащили на себе лодки и продовольствие к берегу через взломанный лёд. Дрожа от холода, они сгибались от усилий так, что почти касались грудью льда.
Два дня им понадобилось, для того чтобы добраться до берега.
На этом тяжком пути четыре человека провалились под лёд. Товарищи не успели им помочь, и льды сомкнулись над головами несчастных.
Мало радости ждало путешественников на суше. На тысячу километров здесь не было человеческого жилья: только оледенелый камень и ледяная пустыня. Где-то далеко к югу, на громадном расстоянии отсюда, были фактории американцев. Чтобы добраться до них, нужны недели и месяцы, а продоволь ствия было мало. Но силён человеческий дух, и сильна воля. Джон Франклин убедил своих спутников идти вперёд. Он сказал, что надо, не останавливаясь, двигаться к югу, скорей, скорей, пока есть ещё силы, пока не наступила глухая полярная ночь.
И, ободрённые его словами, люди пошли к югу. Они тащили на себе лодки, поставленные на самодельные сани. В лодках лежали скудные запасы пищи и оружие. Дни становились короче и короче, с севера дул ветер с колючим снегом, пронизывая путников до костей. Вечером люди устраивали стоянку, прятались от ветра под лодки, а на рассвете снова пускались в путь.
К концу второй недели иссякли запасы продовольствия. В ночь с пятницы на субботу умерли от голода и холода два матроса, и это привело всех в отчаяние. Всем захотелось лечь, не вставать и ждать смерти. Но пришло утро, и Джон Франклин, как обычно, поднял всех на ноги, и отряд снова двинулся к югу. В понедельник увидели хижину, сделанную из брёвен, выброшенных морем. Все приободрились. А вдруг в этой хижине живут люди? Ещё немного, и можно будет найти тёплый приют и пищу. Они побежали, напрягая последние силы. Вот, наконец, и хижина... Дверь открыта, окно выломано. Летом здесь, должно быть, жили индейцы. По всему было видно, что они уже давно ушли на юг. Ни пищи, ни дров. Только у одной стены валялся скелет белого медведя с присохшими к костям кусочками мяса. Люди жадно кинулись к скелету, но Джон Франклин остановил их, соскоблил остатки мяса и разделил его между всеми поровну.
Эту ночь несчастные путешественники переночевали в хижине, а утром опять пошли дальше. К исходу второго дня у них не осталось ни крошки пищи. На каждой стоянке умирали матросы, умирали без ропота, без жалоб. Но Джон Франклин шёл впереди всех, ободряя людей, обещая им скорое избавление.
На одной из стоянок матрос Джемс снял сапоги с умершего товарища, отрезал от голенища длинный ремень и стал его жевать. Глядя на него, другие матросы тоже отрезали куски кожи от своих сапог и жевали её. Сам Франклин сделал то же самое. Нужно было хоть чем-нибудь, хоть как-нибудь утолить нестерпимый голод...»