Рубенс
Шрифт:
Участником партии, разыгравшейся вокруг мирных переговоров с голландцами, он стал благодаря своему родственнику Яну Бранту. Он не только не упустил подвернувшейся возможности, но и постарался извлечь из нее максимум пользы. Так, приехав в очередной раз в Париж в начале 1625 года для размещения своих полотен в Люксембургском дворце, он составил для инфанты подробный отчет о Франции, французах, международном положении, главных действующих лицах и насущно необходимых мерах. Он даже выразил готовность лично изложить свои соображения графу-герцогу Оливаресу. 238 За категоричным тоном его письма на самом деле таилась с трудом скрываемая тревога, составлявшая истинную цель послания, — слух о возможном участии в переговорах с Гаагой герцога Нейбургского. Он понимал, как трудно ему тягаться с немецким вельможей, и по рождению, и по общественному весу стоящему намного выше. Миссия, которой уже было отдано столько сил, ускользала из рук. Вот почему Рубенс спешил уверить инфанту в своих выдающихся аналитических способностях, а заодно выказать рвение «доброго патриота, готового на любую службу и любые лишения ради общего блага». 239
238
Письмо к эрцгерцогине Изабелле от 15 марта. Цит. по: Л.-П. Гашар. Указ. соч. С. 29.
239
Письмо к Яну Бранту от 20 июля 1625 г. Письма. С. 113-114.
Несмотря на все усилия, переговоры, в подготовке которых участвовали Рубенс и Ян Брант, зашли в тупик: 23 апреля 1625 года умер Мориц Нассауский. Ему наследовал его сводный брат Фредерик Хендрик. Новый принц — новая политическая стратегия. Фредерик Хендрик сгорал от желания поскорее утвердить свою власть и грезил военными победами. Последняя надежда на установление сепаратного мира между Нидерландами и Соединенными Провинциями рухнула, погребя под собой едва начавшуюся дипломатическую карьеру Рубенса. Впрочем, ему ничто не мешало найти себе новое дело. Он нашел его, а помог ему в этом некий весьма сомнительный персонаж, с которым Рубенс подружился в Париже. Эту дружбу он пронес через всю свою дальнейшую жизнь.
Стоял май 1625 года. Рубенс заканчивал работу в галерее Медичи. Французская столица шумно праздновала заочное бракосочетание французской принцессы Генриетты с королем Англии Карлом. В город съехались почетные гости, а вместе с ними — бесчисленное множество всевозможных агентов, про которых никогда нельзя сказать наверняка, чем они занимаются, но без которых не обходится ни одно многолюдное мероприятие. Прибыл сюда и старый знакомец Рубенса Тоби Мэттьюс — будущий переводчик Генриетты в Англии, при посредничестве которого английский посланник Карлтон продал художнику свою коллекцию. Прибыл Якоб де Би — смотритель коллекций герцога де Круа, злокозненный инициатор участия в переговорах между Брюсселем и Гаагой герцога Нейбургского. Наконец, прибыл самый знаменитый и влиятельный из «агентов» — Балтазар Жербье, «человек герцога Бекингема». Именно через него Рубенс познакомился с английским премьер-министром, благодаря чему впоследствии смог занять исключительно важное положение практически единственного «связника» с Англией. Это и стало той новой политической ролью, притом ролью международного масштаба, за которую с жаром ухватился Рубенс. Очевидно, память об этой услуге заставляла его в дальнейшем закрывать глаза на факты самого откровенного предательства со стороны Жербье, даже краткий очерк жизни которого неоспоримо свидетельствует о том, что его не зря называли «подозрительной личностью».
Балтазар Жербье родился в Мидцелбурге около 1591 года и вначале был художником. В 1615 году по заказу Генеральных штатов он написал портрет Морица Нассауского. Голландскому посланнику в Лондоне эта работа так понравилась, что он рекомендовал автора портрета Бекингему. В 1616 году Жербье приехал в Англию. Примерно в это время принц Уэльский собирался жениться на инфанте Марии-Терезии Австрийской. Жербье написал и ее портрет. К 1623 году Бекингем повысил его с должности шталмейстера до должности своего личного агента, а двумя годами позже Жербье уже представлял Англию при французском дворе и отражал нападки Берюлла, утверждавшего, что король Карл I запрещает Генриетте Французской соблюдать католические обряды. В 1626 году, после смерти герцога, Жербье впал в немилость, однако продолжал мелькать при английском дворе, занимаясь покупкой предметов искусства за счет короля. Пользуясь близостью к королю, он продолжал оставаться в курсе важных событий и все еще кое-что значил как дипломат. В 1631 году его направили официальным посланником в Брюссель, где он распахнул двери своей резиденции бельгийским аристократам, которые плели заговор против эрцгерцогини. За 20 тысяч флоринов гостеприимный хозяин продал их испанскому королю, в 1638 году, вернувшись в Англию, как ни в чем не бывало получил посвящение в рыцари, а еще три года спустя и английское подданство. Все шло прекрасно до того дня, когда ему вздумалось обвинить знатного вельможу лорда Коттингтона в разглашении государственной тайны. Он не только проиграл процесс, но и лишился дипломатической службы. Тогда он решил попытать счастья в финансовой сфере и занялся организацией ломбардов. Эта затея тоже провалилась. Трем из его шести дочерей пришлось уйти в монастырь. В 1649 году, после казни Карла I, он открыл академию, в которой преподавал этику, иностранные языки и военную архитектуру. В 1652 году академия захирела, и он перебрался в Голландию. В 1654 году он выпустил пространный трактат о нравственности, предназначенный для аристократов, который украсил собственными иллюстрациями и подписал: кавалер Жербье, барон Довилли. Откуда он взял этот последний титул, осталось загадкой. Позже он снова пытался преуспеть в качестве финансиста, сочинил еще четыре трактата, в которых надеялся привлечь внимание нидерландских дельцов к природным богатствам Америки. В 1658 году он и сам пустился в крупную авантюру, отправившись вместе с женой и детьми на Суринам, где уже видел себя губернатором. Местным жителям он не понравился, и дело кончилось весьма печально. Одну из его дочерей туземцы убили, а его самого вместе с остальными силой погрузили на корабль, направлявшийся в Амстердам. Шел уже 1660 год. Хорошо хоть, что в Англии к этому времени о нем успели забыть. Он сумел поступить на службу к Карлу II и проектировал
Что бы ни предпринимал этот человек, какие бы поступки ни совершал, Рубенс находил ему оправдание. «Я верю, что вы делаете все, что в ваших силах, чтобы услужить вашему повелителю, королю Англии, и неизменно держите его в курсе всех происходящих событий», 240 писал он ему 15 октября 1632 года, то есть как раз тогда, когда стала известной неблаговидная роль Жербье в деле бельгийских заговорщиков. Доходило до того, что в самые трудные для англичанина времена художник защищал его перед эрцгерцогиней, у которой пользовался огромным кредитом доверия: «Меня удивляют враждебные нападки, которым подвергли вас г-да Николальди и Тейлор; как только я окажусь в Брюсселе, непременно обращусь к инфанте с просьбой положить конец распространяемым на ваш счет клеветническим вымыслам». 241 Рубенс уже не впервые демонстрировал подобную слепоту: вспомним, как искренне восхищался он личностью философа-перевертыша Юста Липсия.
240
Там же. С. 386.
241
Там же. С. 388.
Один из современных историков, куда более прозорливый, чем Рубенс, сочинил Жербье такую запоздалую эпитафию: «Балтазар Жербье, француз корнями, голландец по рождению и англичанин по призванию или по профессии и один из самых отъявленных плутов и интриганов своего времени, не бедного на мошенников. Был гравером, затем художником, затем наставником, затем английским агентом, затем изобретателем, затем колонизатором. Вечно испытывал нужду в деньгах, шпионил за всеми и каждым, выдавал чужие секреты, преуспел в шарлатанстве, служил всем хозяевам сразу и предал всех, кого мог предать». 242
242
Цит. по: Gabriel Hanoteaux. Sur les chemins de l’Histoire, p. 271.
Но вернемся в весенний Париж 1625 года. Жербье сам разыскал здесь Рубенса, чью репутацию в кругу коллекционеров искусства хорошо знал. Бекингем тоже собирал художественные ценности и проявлял к коллекции фламандца живой интерес. За те девять дней, что Бекингем провел в Париже, куда прибыл представлять своего короля на заочном бракосочетании, он выкроил время для личной встречи с художником, организованной все тем же Жербье. Герцог заказал мастеру два портрета, а заодно поделился с ним, другом Спинолы и инфанты, важными сведениями: Карл I, говорил он, серьезно обеспокоен положением в Пфальце, ведь его сестра Елизавета и зять курфюрст Фридрих изгнаны из своих владений. Итак, знакомство состоялось. Художника и министра объединял общий интерес к живописи и дипломатии, да и повод для следующей встречи нашелся — Бекингем объявил, что желал бы приобрести коллекцию из музея-ротонды на канале Ваппер.
На обратном пути из Парижа Рубенс заехал в Дюнкерк, где виделся с эрцгерцогиней, а затем по ее приказу направился в сторону немецкой границы, очевидно, для встречи с герцогом Нейбургским. Подробностями о последней мы не располагаем никакими. Затем он вернулся в Дюнкерк, отчитался перед Изабеллой о поездке и задержался еще на некоторое время — посмотреть, как идут работы над сооружением небольших «корсарских» судов, которые испанцы надеялись использовать в Северном море для нападения на торговые корабли английского и голландского флота и пошатнуть с их помощью серьезно мешавшую им торговую монополию соперников.
18 октября Рубенс писал очередное письмо Валавэ уже из Брюсселя. Он на четыре месяца переехал с семьей в Лaэкен, спасаясь от чумы, которая по-прежнему свирепствовала в Антверпене. Не изменяя привычке, он держался вдали от придворной суеты, однако, как о том свидетельствует его переписка, продолжал получать информацию обо всех важных событиях европейского масштаба. Так, он знал об осаде Ла-Рошели, знал о нетерпимости Людовика XIII к гугенотам, знал о происках графа Тилли в Дании, о бесчинствах Валленштейна и его солдатни в Германии, знал о докладе кардинала Берюлля, касающемся трудностей с отправлением религиозных обрядов английской королевой-католичкой.
Он все еще занимался дипломатией от случая к случаю, хотя его искусство открывало перед ним двери домов самых высокопоставленных вельмож. Он выполнил поясной портрет Бекингема в технике сангины и еще один, конный, на котором всадник парит над землей, поддерживаемый Славой; написал Спинолу — глаза навыкате и странное, гномоподобное лицо; написал стриженного «под ежик» Пекиуса; написал дона Диего Мессиа, написал и эрцгерцогиню Изабеллу, которая 10 июля 1625 года останавливалась у него в Антверпене по пути из Бреды. На сей раз он изобразил ее в костюме монахини-клариссы, к которому инфанта вернулась, овдовев. Две картины заказал ему Ришелье, не говоря уже о второй галерее для французской королевы-матери, посвященной истории Генриха IV. Бекингем, направляясь в Голландию для заключения с Соединенными Провинциями наступательно-оборонительного альянса сроком на 15 лет, завернул в Антверпен, где за 100 тысяч флоринов купил у Рубенса почти всю его коллекцию. Правда, некоторые особенно ценные работы художник оставил себе, а с ряда других успел снять копии. Его друг Якоб Сандрарт так прокомментировал сделку: «В этом деле он проявил не меньше ловкости, чем в своих занятиях искусством». 243 Некоторые плоды этой сделки он использовал для укрепления своих французских связей, в частности, переслал Валавэ все 40 уложений англо-голландского договора, извинившись, что не успел их перевести.
243
Цит. по: E. Michel. Указ. соч. С. 376.