Рубеж. Пентакль
Шрифт:
Воистину гвардия умирает последней… предпоследней.
Отступаю в сторону; опускаю взгляд.
И вижу: с каждым шагом, с каждым движением князя, намертво зажатая в сухих пальцах, схваченная не за волосы, а почему-то за ухо, болтается – голова.
Пустая, мертвая, бессмысленная голова пана Мацапуры-Коложанского.
На следующем шаге князь Сагор, словно ощутив мой взгляд, трудно дергает плечом. Пальцы разжимаются с отчетливым хрустом, и голова катится к сапогам сотника Логина.
Остановилась.
Уставилась
– Это… – хрипит старец и давится собственным хрипом.
– Это не имеет никакого значения, – бесстрастно переводит герой Рио, и молчит его бровастый спутник, лишь кивая в такт. – Никакого значения. Господин сотник согласен подписать договор?
Свободной рукой герой достает из-за пояса свиток, красиво перевязанный ленточкой. Оставляет князя на попечение бровастого; ногтями цепляет узел.
– Вот, прошу… а это перо и чернильница…
Стою у самых зубцов, под розовым сиянием. Жду. Вижу: женщина-Проводник легонько подталкивает маленького княжича в спину – иди, мол, иди к отцу! не бойся! Ребенок судорожно мотает головой и вдруг отворачивается, вцепляется в женщину испуганным котенком… зарывается лицом в ее одежду.
Сале Кеваль молчит, и слезы текут по некрасивому, по прекрасному лицу женщины, отливая радугой.
Но сотник Логин уже оправился от первого потрясения.
– Пан Ондрий! А иди-ка сюда! Ну, подставь спину взамен стола…
Есаул послушно сгибается в смешном, нелепом поклоне, и развернутый свиток ложится на спину пана Ондрия. Герой мигом подает сотнику перо, заблаговременно обмакнув расщепленный конец в чернильницу. Отсюда мне видно: княжеская подпись с завитушками уже красуется на документе. Происходящее кажется сном, дурным сном без надежды на пробуждение; я не знаю, что делать, и должен ли я делать хоть что-то… я ничего не знаю.
«Батька, ты стал совсем большой… батька, ты мне готовишь подарок, да?..»
Да.
Наверное.
А вверху пляшет радуга, потому что приговор вынесен, и заступника нет.
Логин не спешит подписывать.
Шевеля губами, сотник внимательно читает текст договора, пользуясь возможностями законной визы. Внимательно, но медленно, очень медленно… слишком медленно.
И князь, окончательно обвиснув на бровастом, понимает это.
Ему не дожить до подписи. Ему не дожить до перехода через Рубеж. Ему вообще не дожить… Я чувствую боль: на груди, растревоженной язвой, бьется в медальоне рубиновый паучок, ища выхода – и вскоре до меня доходит, куда устремлен блеклый взгляд князя Сагора.
Он видит медальон.
Он понимает.
И не может больше ждать, резко кивая своему герою в мою сторону.
– Заказ! – вырвалось умирающим, изодранным в кровь воплем ночной птицы. – Заказ!.. Большой…
Я опаздываю.
Сале
Летней ночью, на жаре кромешной, метелью обожгло:
– …Батька! Лети… лети, батька!
Визг проклятого ребенка слился с порывом налетевшего сбоку, предательски, ветра. Проморгавшись, Сале увидела совсем рядом с собой героя Рио – тоже в седле. Князь не ошибся в выборе: сдерживая пляшущего жеребца, герой показывал женщине пойманный на лету золотой медальон…
Они ударили одновременно: память и узкий клинок героя.
Никто не успел понять; никто не успел вмешаться.
Видимо, Рио только и ждал условного знака, потому что мгновенно выхватил меч. Он и впрямь умел двигаться между секундами, этот странствующий герой, лучший из немногих – знатоки, рекомендовавшие его, не солгали. Застыл с пером в руке сотник Логин, не успел разогнуться скрюченный в три погибели есаул; тускло мерцали чудные глаза каф-Малаха, погруженного в свои раздумья.
А острие меча уже скользнуло гадюкой по груди Блудного Ангела…
Прильнуло; отпрянуло. Не удар, не смерть – поцелуй.
Игра-любовь.
Сорванный медальон, тесно обвившись цепочкой вокруг клинка, драгоценной искрой мелькнул в воздухе. Птичья лапа мастера, вытекшего почти совсем, метнулась было навстречу – достать! выпить!..
Не достала.
Он очень сильно толкнул женщину, бросившись вперед – консул Юдка, Заклятый-Двойник; он сбил Сале с ног, вынудив больно удариться коленями, потому что сейчас ему было не до женщин на его безумном пути.
И кривая шабля перехватила прямой меч.
А небо упало еще ниже.
Все происходило просто, до смешного просто и обыденно. Поступки, движения, даже слова, даже смутные образы, преломляясь во льду сознания Сале Кеваль, выходили такими же обычными, как стертый медяк.
Ничего ведь особенного не происходит? ведь так? ведь правда?
Ведь правда.
Вот: лопнула цепочка. Вот: легко скрежетнув по острию, медальон взмывает над зубцами ограждения. Выше, еще выше. К радуге. Вот: немыслимым, невозможным – иначе! – нечеловеческим броском князь Сагор выплескивается вдогон, не оставляя про запас ничего, даже самого жалкого остатка сил.
Стой, погоди, жизнь! не надо! не надо – в радугу!..
Вот: вспрыгивает на парапет черная тень. Одновременно с порывом мастера. Каф-Малах, тот, кто прежде шутя прыгал через бездны, сейчас способен лишь на этот балаган – привстать на цыпочки поверх каменного зубца, потянуться шестипалой рукой за искрой из золота.
Но никто не успел.
Радуга хищной тварью соскользнула ниже всего на какую-то пядь… Едва удерживаясь от желания зажмуриться, Сале Кеваль заставляла себя следить за происходящим, плохо понимая: откуда? откуда явилось омерзение, лживо смешанное с экстазом?!