Рубеж. Пентакль
Шрифт:
– Кирилл Владимирович?..
О господи!..
Он сидел на лавочке в незнакомом дворе, перед ним в песочнице возились малыши, а рядом сидела, удивленно глядя, девушка лет восемнадцати, тощая до прозрачности, с темными тенями вокруг карих глаз. Он узнал ее. Она выпустилась в позапрошлом году: Ира Толочко, алгебра – четыре, геометрия – пять.
– Привет, – сказал Кирилл, обрывая неловкость. – Что ты здесь делаешь?
Она неуверенно улыбнулась, кивнула на годовалого малыша,
– Выгуливаю…
– Твой?
– Мой.
– А я не знал, что ты замужем, – брякнул Кирилл. И прикусил язык.
– А я и не замужем, – сказала Ира просто.
– А-а. – Кирилл проклял свой глупый язык. – А я… из школы иду. Домой.
– Вы переехали? – зачем-то спросила Ира.
– Нет.
Ира странно на него посмотрела. Ничего не сказала.
Кирилл огляделся. Улица, видневшаяся за неровным строем отдаленных кустов, казалась совершенно незнакомой.
– Какие у вас красивые туфли, – сказала Ира.
– А?
Ира была почему-то красной. Даже темные круги под глазами слились с румянцем. Потупилась, отвела взгляд.
Кирилл смотрел на ее туфли. Простые, без каблуков, открытые туфли с ремешком вокруг щиколотки, с носком, устремленным вперед, как нос взлетающего самолета. На пластмассовой подошве туфель имелся узор, многократно оттиснутый вокруг скамейки на песке. Будто печать, подумал Кирилл.
– А какая это улица? – спросил он, наконец отрывая взгляд от Ириных туфель и их отпечатков.
Идущий малыш оттолкнул коляску, шагнул, шлепнулся – и басовито заревел.
В десять часов он проводил Иру на троллейбус. Посадил в тусклый салон, помахал рукой.
И она помахала в ответ.
Троллейбус ушел, оставив Кирилла на темной остановке – внутренне пустого и легкого, как надутый гелием шарик. Еще вчера ничего не было. Еще сегодня утром ничего не было! Была всякая ерунда – туфли, набойки… Сапожники…
– Кирилл Владимирович?
Что-то подпрыгнуло в животе, судорожно дернулось; нет, ерунда. Еще горят окна. Еще идут прохожие. И он, Кирилл, не хлюпик и не трус.
Голубоглазый стоял перед ним, загораживая дорогу; Кирилл быстро огляделся. Толпы дружков, которую хозяин туфель мог бы привести, поблизости не наблюдалось.
– Поздравляю вас, Кирилл Владимирович. Ваши новые туфли очень быстро отплатили вам добром за добро.
Кирилл молчал.
– Ну да, как же… Вы героически вступились за них – не зная, чем рискуете. То есть на самом деле вы не рискуете ничем. Я не стану преследовать вас, не стану угрожать вашим близким. Вы ведь этого боялись?
Кирилл молчал.
– Я не стану поджигать вашу квартиру, не стану охотиться
Кирилл молчал.
– Понимаю, – голубоглазый кивнул. – Что ж… Время у меня есть. А у вас есть мой телефон.
Шагнул в темноту – и растаял. Будто и не было.
Мама все еще сидела на кухне, перед тремя немытыми чашками из-под чая.
– Ну надо же, – сказала, обращаясь не то к Кириллу, а не то к самой себе. – А ты ничего не замечал?
– Нет. – Он отрезал кусочек торта «Песочный», оправдывавшего название и цветом, и вкусом. – Не замечал. То есть что-то припоминаю…
– Как тебя занесло в тот двор? – тихо спросила мама. – Ты знал?
– Нет.
– Значит, знал. – Мама вздохнула. – Сердце иногда знает такое, о чем разум не подозревает…
Кирилл постарался не морщиться. Мама любила устраивать восьмиклассникам «Вечера поэзии».
– А об отце ребенка она что-то говорила? – снова начала мама.
– Нет.
– Глупые девчонки. Вот дурочки… Как же она это себе представляет – и работать, и учиться на вечернем? И ребенок в яслях?
– «Москва слезам не верит», – мрачно пошутил Кирилл.
– Она хорошая девочка, – продолжала мама, не слушая. – Но ведь ребенок… Сынок, ты от меня точно ничего не скрываешь?
– Ма, да ты что?!
Стало тихо.
Ира Толочко, алгебра – четыре, геометрия – пять… Они никогда не общались вне школы, а после выпускного и вовсе не виделись. Кирилл – не очень распространенное имя. И не очень редкое. Но записать в свидетельстве о рождении сына «Кирилл Кириллович»?!
Удивительное дело, за всеми этими волнениями он и думать забыл о голубоглазом незнакомце. Отвязался – и слава богу.
В воскресенье утром Кирилл не нашел черных туфель в обувном шкафчике.
Вытряхнул все. Долго рассматривал – вот стоптанные полукеды, вот зимние ботинки, вот мамины босоножки, вот выходные туфли на каблуке, мама надевает их только на выпускной вечер… Все – привычные, смирные, старые друзья, хранящие память ноги, призрак ноги, очертания подобранных пальцев…
А черных туфель нет.
Вздохнуть с облегчением? Позвонить голубоглазому – ушли, дескать, ваши туфельки, в другом месте ищите? Ира ждет его к десяти… Не в кедах же топать. Придется надевать верные, с круглыми носами «рабочие» башмаки…