Рубеж. Пентакль
Шрифт:
Бутых отпустил Малыша, упал на четвереньки, как в подвале, и резво ускакал прочь, продолжая выть на ходу.
За драку Малышу влетело. Хоть он был и не виноват. А Бутых еще долго бегал по коридору на карачках, подвывая и больно стукаясь головой в стены. Грозных требований Анны Васильны «Прекратить немедленно!» и «Бутыхов, перестань паясничать!» он вроде как не слышал. Потом из медпункта вызвали докторшу в белом халате, она с трудом подняла Бутыха на ноги и куда-то увела. Бутых не ходил в школу целый месяц. А когда наконец пришел, то стал меньше ростом и дергался невпопад. Теперь дылда все больше молчал
Со следующего года Бутыха перевели в другую школу.
Карлсон очень смеялся, когда Малыш рассказал ему эту историю. Прямо квохтал, как курица. И сделался лиловым, хотя шнурка вокруг шеи не затягивал. Очень жалел, что Бутых попался Ухвату, а не Щелкунам или Мокрошлепихе. Или Бледному Кружулику. Те бы его совсем разыграли.
– А это кто такие? – живо заинтересовался Малыш.
– Пошли в подвал? Знакомиться!
– Пошли!
Оказалось, в самой глубине подвала была еще одна дверь. С внешней стороны каменная, а с внутренней – кожаная, лоснящаяся и живая. Когда дверь открывалась, она чавкала. Малыш сказал ей, что чавкать при посторонних неприлично, но дверь зачавкала вдвое громче. Она так смеялась. Врезной замок здесь напоминал рот с острыми зубами. Зубами замок вцеплялся в косяк, когда дверь закрывали. А чтобы дверь открыть, надо было дернуть за торчавшее из стены ухо. Только не сильно, иначе дверь обижалась и могла укусить.
Это Карлсон так сказал, и Малыш ему сразу поверил.
– Замечательная дверь! – добавил Карлсон.
– Ага! – согласился Малыш.
Вообще подвал оказался куда больше, чем думалось поначалу. За следующие три года Малыш открыл для себя великое множество всяких комнат, коридоров, лестниц, тоннелей – прямо настоящий лабиринт. И друзей новых приобрел кучу. Кстати, оказалось, что подвал уходил еще на два-три этажа вниз. Но на самое дно они с Карлсоном спускались редко: там было темно и скучно. Местами воды по колено. Жили там мрачные Топляки-луподыры и скукоженные Дренажеры, похожие на сушеных летучих мышей. Играть они ленились. Если Карлсону удавалось их уговорить, то игры получались какие-то однообразные, большей частью в «съем-не-съешь!», и быстро надоедали.
Зато на верхнем ярусе подвала было куда веселее. Тут имелись комнаты с кроватями-скакунцами (они сами прыгали, как железные лягушки, скрипя пружинами!); попадались углы с захлопом, где так здорово играть в «хлоп-шлеп». Щелкун, похожий на огромного черного кузнечика с дюжиной перепончатых лап, ловко щелкал Малышу орехи кусачками. Кусачки росли у него из ноздрей. Орехи непонятно где добывали Кружулики. Может, воровали. Чтобы они поделились орехами, надо было разрешить им себя закружулить. Малышу нравилось. Он часто кружулился за орехи.
А еще Карлсон показал ему свою домовинку. Там он отдыхал, уморившись от игр.
Однажды Малыш спросил у Карлсона, можно ли привести сюда друзей.
Карлсон задумался. Лицо его от мыслей пошло пятнами.
– А если им не понравится? – спросил он. И вдруг просиял. – Води! Будешь как я. Ну, почти как я. Потому что у тебя нет шнурка и домовинки. Только води по одному. Тут не всем нравится.
Как кому-то может не понравиться в подвале, Малыш не понимал.
Но скоро понял.
С друзьями не заладилось. Сашка Маленин отказался после первого раза, Захар Кононенко вообще не пошел. Только Янка Мааса, смуглая девчонка, которую перевели к ним в девятом классе, трижды ходила и говорила, что
Когда по телевизору начали показывать фильмы ужасов, Малыш сразу понял: это комедии про подвал.
Смешные.
Со временем Малыш вырос. Закончил школу, поступил в Университет. Получил диплом, пошел на работу. Женился. Хотя и не сразу. Его первой невесте не понравилось в подвале. И второй тоже. Зато с третьей все прошло превосходно! Когда их сыну исполнилось семь лет, мама и папа подготовили ему Большой Именинный Сюрприз: в этот день они впервые взяли его с собой в подвал.
Сын был в восторге.
Иногда Малыш водил в подвал сослуживцев и еще кое-кого, например глупого пьяницу с ножом, который хотел поиграть с ним на троллейбусной остановке. И жизнь складывалась наилучшим образом.
А потом Малыш совсем вырос и даже состарился.
Однажды к нему пришел Карлсон. Давно не ходил, забыл, наверное, а тут взял и пришел. Малыш тоже давно не ходил. Все больше в постели лежал. Поэтому очень обрадовался.
– Пойдем в подвал? – спросил Карлсон.
Он смущенно дергал шнурок и старался не смотреть на Малыша.
– Ага, – улыбнулся Малыш. Старый, он сейчас помолодел, улыбаясь.
– Ты не боишься? – тихо спросил Карлсон.
– Не-а, – расхохотался Малыш. – Это ведь наш подвал. Чего там бояться?!
Карлсон вздохнул с облегчением.
И они ушли в подвал.
Неспокий
Странное что-то случилось в это утро с красным бойцом Оксаной Бондаренко. То ли солнце светило особенно ярко, то ли воздух, сладкий и по-весеннему пьянящий, разбудил давно не бившееся сердце. Улыбнулась Оксана, огляделась вокруг, словно все впервые увидев: и близкий лес, листвой молодой залитый, и зеленую траву на просевших могилах. Трухлявое дерево старого креста теплым показалось.
Вздохнула красный боец Бондаренко, воздух губами молодыми тронула. И совсем не то сказала, что думала:
– С праздником вас, Андрей Владимирович!
«Христос воскрес» – так и не выговорила. Не смогла.
Поручик Дроздовского полка Андрей Владимирович Разумовский удивленно вскинул светлые брови, подумал, встал с зеленой травы.
– Спасибо, Ксения. Воистину воскрес!
Обычно они ругались. Девушка обращалась к классовому врагу исключительно на «ты», а «вы» поручика звучало хуже всякой брани. Но… Не иначе утро сегодня было такое особенное.
У мертвых порядки строгие, но и послабления бывают. Трижды в год отпуск положен – в Жиловый понедельник, на Троицу и, понятно, в Великдень. Ненадолго, на сутки всего, но и этому будешь рад. Тем более и церковь рядом, и священник, такой же, как ты, отпускник, ждет на службу.
Красный боец Оксана Бондаренко поповских обычаев не признавала и ни в один отпуск церковный порог не переступила. Жалели ее соседи, тихие покойники из ближайшего села, головами скорбно качали. И без того, мол, грешница великая, без креста и ладана закопана, так еще и церковь стороной обходит, Бога о прощении не просит! Оксана только смеялась, не отвечала даже. Грешницей она себя не считала, предрассудки отбрасывала прочь, а главное, числила себя победительницей. Свою войну она выиграла, пусть и не дожила слегка.