Рубин эмира бухарского
Шрифт:
— Что-то мне все это не нравится! — промолвил он. Брови его были нахмурены, глаза смотрели вниз в одну точку. Внезапно он схватился за трубку: — Тюрьма! К вам привели арестованную Баранович Юлию Викторовну. Что? Не понимаю. Не привели, а принесли... Немедленно врача.
Он посмотрел на меня, что-то быстро соображая. Через секунду он вновь покрутил ручку, взял трубку и вызвал другой номер:
— Это Паша. Что, не взяли его?.. Ребята еще внизу?.. Он виделся с ней по дороге, когда ее вели. Как виделся? Конвой прошляпил...
Паша торопливо открыл ящик стола, сунул браунинг в карман и на ходу бросил:
— Пойдем, Глеб.
Внизу навстречу нам поднялись трое крепких загорелых людей.
Паша спросил их:
— Вы знаете киоск с водой, где грек?
Те кивнули.
— Надо взять его, — сказал он. — Мы пойдем дорогой, а вы выйдете проулком сзади киоска. Я и Глеб подойдем пить воду, а вы сорвите заднюю дверь и берите. Понятно?
Те опять кивнули.
Мы опоздали буквально на несколько минут. Киоск был пуст, и даже не была спущена ставня. Куда он делся?
— Спросим чайханщика, — посоветовал я.
Тот охотно объяснил, что минуту тому назад погонщик и грек взобрались на верблюда, и он унес их.
— Смотри, — схватил нас чайханщик за руки.
Примерно в ста или ста пятидесяти саженях, там, где дорога, по которой мы пришли, делала плавный поворот, вымахнул знакомый мне громадный, сильный и грациозный верблюд, на горбу его отчетливо виделись две фигуры.
Паша схватился было за револьвер, потом досадливо отмахнулся:
— Мух бить из этого. Сюда бы винтовку.
Мерно раскачиваясь, верблюд неуклонно уходил своей гигантской иноходью.
— Скорее назад в ревком! — крикнул Паша после минутного размышления. — Может быть, удастся перехватить их.
Мы бросились назад в ревком. Паша исчез в одной из дверей, потом вышел оттуда и на ходу бросил мне:
— А теперь давай, пока не поздно, — в тюрьму. Лошадь есть.
На ревкомовской пролетке в этот страшный знойный, остановившийся июльский день мы отправились в тюрьму. Вся эта беготня ничего не давала, все казалось убийственным, изнуряющим, бесполезным бегом на месте.
— Умерла, — сказал нам еще в воротах начальник тюрьмы, пожилой человек в картузе и железных очках. — Мы только что звонили в ревком. Врач ничего не мог поделать.
— Причина смерти?
— Да вот и врач.
Навстречу нам шел старый тюремный врач в выцветшей фуражке судебного ведомства.
— Прекращение сердечной деятельности, а в результате чего, вскрытие покажет.
— Когда? — спросил Паша.
— Да долго в эту жару не оставим...
Конечно, теперь все эти неудачи были бы немыслимы, но тогда многое не было налажено, и такого рода оплошность конвоя могла случиться и
В ревкоме Паша опять зашел на минуту в ту же комнату, что и прежде, и потом мы прошли к нему.
Он тяжело опустился на стул.
— Ну ладно, Глеб, давай я тебе передам, из-за чего посылал.
Он вновь вынул ту же пачку бумаг из ящика стола и протянул ее мне:
— Вот это хотели перевести, чтобы после ареста Юли перевод был под рукой.
Я поглядел — такие же письма, что я переводил и раньше, только с более поздними датами и так же подписанные «Люси». Паша очистил половину стола для меня, и я работал до вечера.
Вечером пришли те трое, что ходили с нами за греком, и положили на стол какую-то завернутую в газету пачку.
— Больше ничего такого не нашли, — сказал один, — а эта пачка была привязана под ее туалетный столик.
Паша раскрыл пачку, бегло просмотрел и подвинул мне.
В пачке оказалось несколько десятков листков очень тонкой бумаги с водяными знаками, на каждом из которых было напечатано по-английски: «Английский банк повинен уплатить предъявителю этого билета пятьдесят фунтов стерлингов золотом».
— Это? — спросил Паша.
— Это банковые билеты, английские деньги, хотя я их никогда не видел.
— На сколько тут?
Я пересчитал.
Паша, не притрагиваясь, смел их линейкой в ящик стола.
Было поздно. Нам принесли ужин, затем Паша притащил две раскладушки и сказал:
— Ну, а теперь давай устраиваться спать.
Утром, когда я проснулся, первое, что я увидел, была фигура Паши за письменным столом. Он рассматривал фотографии. Я узнал сделанную мной фотографию погонщика с верблюдом, вопреки ожиданию довольно удачную.
— Все вокруг него вертится, — не разжимая рта, произнес Паша.
Затем он позвонил куда-то и сказал мне только:
— Так и есть. Отравлена.
Я поднял лицо.
— Он, видимо, держал яд наготове и подсыпал в ее стакан.
Здесь я допустил ошибку, за которую клял себя потом.
— А в чем тут дело, Паша? И как с этим связаны английские письма и деньги?
Паша посмотрел на меня каким-то чужим взглядом. В нем было сожаление, что не может объяснить, и недовольство, что я лезу.
— Да тут разное, — с трудом выжал он из себя и поднялся.
Мне стало стыдно. Я еле выговорил:
— Ну, тогда я пошел.
Не думая о расстоянии, пыли и жаре, я пешком направился в лагерь. Через час или полтора меня подобрала попутная арба, и к середине дня я добрался до лагеря.
Глава XI
МЕЖДУ КИШЛАКОМ И ОЗЕРОМ
Между тем страшная жара продолжалась. Дули сухие ветры, безжалостно наступала пустыня. Влажные и зеленые джунглеобразные тугаи выглядели усталыми, серыми и порядочно поредевшими.