Рубин II
Шрифт:
Ордерион снова обвел ее клитор языком и начал посасывать его, как когда-то делал с ее грудью. И Рубин прогнулась на кровати, оглашая это действие громким стоном. Метки на ее бедрах засветились и Ордерион понял, что так ей нравится больше всего. Пальцы коснусь влаги и плавно скользнули в теплоту Рубин. Она снова застонала, прогибаясь в пояснице, а он, тем временем, нашел одну точку и стал на нее давить. Несильно, но настойчиво, так, как будто вовсе не пальцами сейчас был в ней. Рубин вспыхнула, словно пульсар. Волна маны прошла сквозь него, даря удовольствие, вливающееся в пах. Еще одна
Рубин заметалась по постели. Ордерион, не отрываясь от клитора, усиливал натиск до тех пор, пока она яростно не простонала в вспышке света, ритмично сжимая внутренними мышцами его пальцы.
«Ох, дева… Ты так восхитительна!» — подумал он и начал раздеваться.
Рубин
Было волнительно. И страшно. Она лежала, расслабленная после его ласк, и знала, что сейчас он стянет с нее платье и увидит… Увидит все, что сделала с ней мана. Шуршала одежда у изножья кровати. Ордерион раздевался, особо никуда не спеша. А Рубин терпеливо ждала. Ждала, когда он стянет с ее плеч наряд и рассмотрит все, чего страшилась она.
Прогнулся матрац. Обнаженный Ордерион забрался на него и навис над Рубин. Он смотрел на ее лицо. Рассматривал, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, будто примерялся перед тем, как найти в себе силы опустить глаза и начать исследовать все остальное.
— Моя дева, прекрасней тебя повелительницы силы не существует, — Ордерион улыбнулся.
Ласково, заботливо, без насмешки. Рубин сжала губы и опустила глаза.
— Присмотрись получше: вдруг ты ошибся? — тихо сказала она.
— О нет, разве я могу ошибаться, когда речь идет о тебе?
Его пальцы коснулись ткани платья на плечах и потянули вниз вместе с нательной рубахой. Еще чуть-чуть, и грудь окажется на воле, вздымаясь слишком часто в пылу волнения и страсти.
Ордерион мягко повернул Рубин на бок и начал расстегивать мелкие пуговицы на спине. Неспешно, ритмично, будто отсчитывал секунды до боя часов. Десять, девять… три, два, раз. Он стягивал ее платье с рубашкой дальше, вызволяя из неволи руки и грудь. Ткань скользила по коже под натиском его пальцев, и Рубин закрыла глаза, отдаваясь во власть их воли. Рывок — ее час пробил.
Она все еще лежала на боку, глядя пустым взглядом в точку — завиток на резной спинке кровати. Будто здесь и не здесь одновременно. Будто красивая и уродливая в один и тот же момент. Дева с даром, спасающим жизни, и повелитель, утративший контроль над собой.
— Посмотри на меня, — попросил Ордерион, аккуратно поворачивая ее на спину.
Рубин медленно перевела взгляд на него.
— Что ты чувствуешь? — спросил Ордерион, касаясь рубцов на ее животе.
— Нежность, — ответила она.
— Дева моя, я люблю тебя, — произнес он, глядя ей в глаза, и Рубин не выдержала.
Она зарыдала.
***
Когда-то видеть прекрасное тело в отражении было чем-то само собой разумеющимся. Рожденная красивой, Рубин с жалостью взирала на тех, кому такой подарок богов не достался. От того при первой встрече с Хейди у Рубин возник вопрос: почему принц Галлахер
Ордерион сам сказал, что излечить целителя после выброса маны способен лишь другой целитель. Но разве можно отнять у кого-то даже часть жизни ради того, чтобы вернуть себе прежний облик? Рубин никогда бы на такую святыню не покусилась. Одно дело спасти Хейди самой, добровольно, и совсем другое искать способ вернуть себе… красоту.
И ведь Рубин отказалась от идеи найти Ордериона не только потому, что тот мог снова запереть ее в Белом замке. Права была Ди, когда сказала, что дело во внешности… И теперь, лежа обнаженной перед Ордерионом, перед ее принцем, который вернул себе утраченный облик, она чувствовала себя еще более страшным созданием, чем несколько мгновений назад.
Мягкие мужские губы прикоснулись к щеке. Ордерион собирал ее слезы, тонкой пленкой разнося их по рубцам, следующим на шею. «Любят не только за красоту — повторял внутренний голос, пытаясь успокоить. — Уж кому, как ни тебе, об этом знать?». — «А за что еще?» — спросила она саму себя. — «За то, кто мы есть», — ответил голос и замолчал.
Мягкие губы Ордериона исследовали путь от шеи к надплечью, истерзанному метками силы. Словно жгуты, рубцы сковывали все ее тело, не позволяя вырваться из пут маны и отказаться от ее даров. Но принцу словно было на это наплевать. Он прокладывал новые любовные пути по этим жгутам, бережно касаясь кожи и стелясь над ней дымкой нежности.
Страсть — она другая. Вспыхивает ярко и жжется постоянно, ведя за собой в сторону плотского наслаждения. А здесь, в его касаниях и ласке ничего обжигающего не было. Будто Ордерион позволил им двоим ненадолго остыть, дабы рассмотреть, что скрывал за собой пожар их отношений.
И Рубин распахнула глаза, повернув голову к Ордериону, что уже целовал кончики ее обугленных пальцев.
— Тебе не претит их касаться? — спросила Рубин, не таясь.
— А тебе не претят прикосновения холодного камня? — Он прижал ее черную ладонь к своей щеке и накрыл ее каменной рукой.
— Нет, она же твоя, — ответила Рубин, глядя в его темно-карие глаза.
— Тогда почему считаешь, что мне могут быть неприятны касания твоих рук?
Рубин промолчала.
— Я вижу тебя настоящую, моя принцесса. — Он тяжело вздохнул. — И мне грустно, что под этой маской ты больше не видишь себя. Я долго жил с теми же страхами. Ты помогла мне их побороть, а теперь я хочу помочь тебе избавиться от них. Для меня ты — самое прекрасное создание, что существует в нашем мире. Была им и останешься навсегда. Мне неведомо будущее и то, найдем ли мы способ вернуть тебе прежний облик. Но я не желаю, что бы ты зависела от него. Не становись рабыней своего отражения: ты слишком мудра для такой уязвимости.