Рубин королевы
Шрифт:
Морозини понял, что, кроме всего прочего, это давало возможность не впутывать в дела еврейского квартала полицию. Ну и прекрасно. Но теперь, когда голова у него прояснилась окончательно, возникло множество вопросов, и он удержал собравшегося уйти раввина за рукав.
– Можно еще минуточку? Есть ли какие-нибудь известия о друге, Которого я оставил у дверей синагоги и которого негодяи оглушили, перед тем как напасть на нас?
– Успокойся, С ним все в порядке! Он уверяет, что шишки на голове никогда его не пугали. Ты скоро его увидишь...
– А рубин?.. Что стало с рубином?
Иегуда Лива безнадежно развел длинными руками:
– Пропал!
– Какая трагедия! Столько труда потрачено, и все для того, чтобы два жалких подонка, наверняка нанятые Солманским...
– Теперь остался только один. Американец, который, охваченный безумной жаждой убийства, осмелился стрелять в меня, уничтожен. Один из моих слуг взял это на себя...
– Но каким образом... Раввин положил руку на голову Альдо.
– Ты слишком много говоришь!.. Лежи спокойно! Твой друг расскажет тебе то, что знает.
Иегуда Лива ушел. Оставшись один, Альдо осмотрелся кругом. И увидел, что помещение, которое он принял, очнувшись, за больничную палату, поскольку все здесь было белое, на самом деле гораздо больше напоминало комнату молодой девушки. Длинные белые шелковые занавески были подхвачены голубыми лентами с бантами; приподнявшись, венецианец разглядел два голубых же креслица, секретер грушевого дерева и, между окнами, высокое зеркало, пуфик и полочку, уставленную флаконами. Странно: комната казалась не жилой. Все было слишком аккуратно, слишком безупречно убрано, не чувствовалось ни следа присутствия, живого человека: ни единого цветочка в хрустальных вазах, маленький секретер очень уж наглухо заперт, а главное – не уловить даже самого слабого аромата духов. Особа, которая вошла с дымящейся плошкой на подносе вскоре после ухода раввина, никак не могла быть хозяйкой комнаты: крепкая пятидесятилетняя женщина с квадратным лицом, с убранными под белый чепчик волосами, в таком же белоснежном переднике – она напоминала то ли сиделку, то ли надзирательницу...
Без единого слова, без улыбки она поправила подушки Альдо, помогла ему сесть и поставила перед ним поднос.
– Извините меня, но я не голоден, – сказал князь чистую правду: его совсем не соблазняла предложенная ему вместе с чашкой чая молочная кашка, напоминавшая английскую овсянку.
Ничего не ответив, женщина сдвинула густые брови и непреклонно указала пальцем на еду. Это, по-видимому, означало: раненому ничего другого не остается, как подкрепиться. После этого суровая особа вышла из комнаты.
Альдо без сожаления отдал бы левую руку за чашку крепкого кофе и горячие булочки Чечины. Но делать было нечего. Если он хочет набраться сил, – а это просто необходимо, – то должен поесть. Вздохнув, он осторожно попробовал с ложечки и убедился, что кашка горячая, очень сладкая и пахнет ванилью. А коль скоро ему все равно не удалось бы без посторонней помощи избавиться от подноса, Альдо принялся поглощать содержимое плошки, отчего сразу почувствовал себя намного лучше. А чай и вовсе оказался превосходный – индийский, с плантаций Дарджилинга, и очень хорошо заваренный. Альдо воспрял духом – что и говорить, все могло бы обернуться гораздо хуже. Он уже заканчивал есть, когда дверь отворилась, пропуская Адальбера, широко улыбнувшегося при виде этого зрелища:
– Похоже, дела идут на лад? Цвет лица у тебя несколько землистый, но, надеюсь, со временем это пройдет. Во всяком
– Вчера вечером? А давно я здесь?
– Почти двое суток. И хозяева ухаживают за тобой, не жалея сил...
– Я отблагодарю их. Но, насколько я понял, я все еще нахожусь в гетто?
– Надо говорить: еврейский квартал, или Иозефов, – менторским тоном поправил его Адальбер. – И можешь возблагодарить за это Господа: у доктора Майзеля волшебные пальцы, пуля прошла в полусантиметре от твоего сердца. Тебя не прооперировали бы лучше ни в одной из крупных европейский больниц...
– Пожалуйста, сними с меня поднос и садись!. И скажи мне, ты-то сам как себя чувствуешь?
Адальбер взял у него поднос, поставил на маленький столик, придвинул поближе одно из голубых креслиц и уселся.
– Слава Богу, у меня крепкая голова, но эта скотина, шагов которого я почему-то не слышал, здорово мне, врезал, и я долго не мог прийти в себя. Собственно говоря, меня вернул к жизни этот необыкновенный раввин. Я даже сперва решил, что вижу сон: он словно бы явился прямиком из Средневековья.
– Вполне возможно! И отныне ничто, происходящее здесь, меня не удивит. Но расскажи мне про Алоизиуса. Лива сказал мне, что он мертв, кто-то из слуг об этом позаботился?
– Да, и это тоже тайна не хуже других. Я сам ничего не видел, поскольку в это время меня приводили в чувство здесь, в этом доме, но мне известно, что он стрелял в раввина и попал ему в руку. А утром жители квартала нашли американца у ворот кладбища: на нем не было ни одной видимой раны, но впечатление было такое, будто по телу прошелся дорожный каток.
– Пришлось, наверное, сообщить американскому консулу, и из этого раздули целую историю?
Адальбер привычным движением взъерошил свои светлые кудри, но сделал это более сдержанно, чем обычно, – видимо, голова еще побаливала.
– По правде сказать, нет, – вздохнул он. – Прежде всего выяснилось, что Баттерфилд, которого звали не Баттерфилд, а Сэм Стронг, на самом деле был гангстером, и его разыскивала полиция нескольких американских штатов. А когда консул приехал в этот квартал, то решил, что попал в сумасшедший дом. Можешь себе представить, какой ужас царит здесь с тех пор, как обнаружили этот странный труп. Люди говорят, что правосудие свершил Голем, и сделал это потому, что нечестивец посмел выстрелить в великого раввина... Эй, что ты так надулся? Только не говори мне, что тоже в это веришь!
– Нет... конечно, нет. Это всего лишь легенда.
– Да, здесь легенды живут долго, особенно эта. Люди верят, что останки создания рабби Лёва покоятся под сводами старой синагоги и что в течение веков они не раз воскресали для того, чтобы свершить правосудие или внушить страх перед Всемогущим...
– Я знаю... Говорят еще, что наш раввин потомок великого Лёва... может быть, даже его воплощение, и что он унаследовал его власть и проник во все тайны кабалистики...Продолжая говорить, Альдо вспомнил собственное странное ощущение: в тот миг, когда он терял сознание, ему показалось, что часть стены сдвинулась. Баттерфилд совершил святотатство, и не только тем, что выстрелил в служителя Бога, но и тем, что оскорбил его, к тому же – в стенах храма. И разве не сказал недавно Лива, что это сделал его слуга? Единственным известным Альдо слугой раввина был тот, кто привел его в прошлый раз: маленький человечек, на голову ниже американца, и уж никак не способный раздавить его своим весом.