Рубиновая верность
Шрифт:
– Не бойся, – сразу понял меня Ленечка. – Родители в гостях. На день рождения папиной сестры отвалили. До ночи не явятся. А сестрица наверняка в библиотеке.
Я с сомнением пожала плечами, но боль становилась уже нестерпимой, и я согласилась.
– Быстро снимай чулки и подставь ногу под струю воды, а я пока найду соду! – скомандовал Ленечка, когда мы вошли в его квартиру, открыл для меня дверь ванной, а сам помчался на кухню.
Ткань колготок в точке, куда попала кислота, практически приварилась к ноге. Я отодрала ее, громко взвизгнув, и подставила ногу под струю воды. Боль несколько утихла, но стоило мне вытащить ногу из-под воды, она
– Что такое? – встревоженно крикнул он. – У тебя лицо синее!
Я повернулась к нему и прошептала непослушными губами:
– Ленечка… Ленечка… А если бы она вылила всю кислоту на меня…
– Брось, Рита, – очень бодрым голосом отозвался Зацепин. – Она не вылила бы. Никогда! И запомни: никто и никогда не сможет причинить тебе никакого вреда… потому что… я всегда успею вовремя…
Я потрясенно смотрела в светлые глаза Ленечки, не в силах ничего больше сказать, а он подхватил меня на руки и понес в комнату. С мокрых ног капала на пол вода, но это нас совсем не заботило. Меня уже и зудящая боль в ноге не слишком беспокоила. Я готова была терпеть ее всю оставшуюся жизнь, лишь бы Ленечка продолжал так же крепко прижимать меня к себе. Он осторожно положил меня на широкую (конечно же, родительскую) постель, сказал: «Сейчас приду» – и на пару минут скрылся. Вернулся с полотенцем и все с тем же нейтрализующим раствором. Полотенцем он осторожно вытер мои мокрые ноги и приложил к красной, слегка кровоточащей точке тампон, смоченный содой.
– Ты что-то такое говорила Наталье… – сказал Ленечка и уставился мне в глаза. – Я слышал…
– Что? Что ты слышал? – вздрогнула я.
– Ну… то, как ты ко мне относишься… Это правда?
Меня бросило в жар. Ленечка слышал, как я говорила о любви. Какой ужас… Хотя… Если я испытываю к нему то, что называется любовью, то разве надо этого стыдиться? Вот сейчас я соберусь с силами, произнесу это волшебное слово, и меня опять охватит потрясающее чувство приподнятости над действительностью. Я ответно посмотрела ему в глаза и очень тихо сказала:
– Правда…
– А ты могла бы еще раз повторить это… – попросил Ленечка.
– Правда, – сказала я, хотя знала, что он хочет услышать другое.
Ленечка продолжал испытующе глядеть мне в глаза. Я глубоко вздохнула, задержала дыхание и «нырнула»:
– Я… я… люблю тебя…
– Еще… скажи еще раз… Я ждал этих слов больше пяти лет…
Я всхлипнула, обняла Ленечку за шею и, беспорядочно целуя, куда придется, раз десять произнесла:
– Я люблю тебя, Ленечка… Я люблю тебя, Ленечка… Я люблю…
Понятно, что вслед за моим признанием прорвало и Ленечку. Тогда, первый раз в жизни, я услышала длинное и цветистое объяснение в любви. Возможно, Зацепин, еще будучи ушастым Цыпой, дополнял его сравнениями и украшал метафорами все пять лет ожидания. Я не стану приводить здесь его чувствительную речь, потому что она была предназначена только для моих ушей, а посторонним людям может показаться излишне выспренней и сентиментальной. Но в этом весь Ленечка. Таким уж он был человеком.
Поскольку на мне не было колготок, а коротенькая юбчонка задралась выше некуда, то все, что могло произойти в этой ситуации, произошло. Нам
– Я же говорил, что ты непременно станешь моей женой, – ласково шепнул мне Ленечка и запечатлел в ямочку между ключицами свой фирменный поцелуй. Я расхохоталась:
– Какая же я тебе жена, Ленечка? Я должна называться по-другому!
– Как?
– Любовницей.
– Ерунда! Любовники это те, которые сегодня с одними, завтра – с другими. Мы же с тобой связаны навсегда! Разве ты не чувствуешь этого?
Тогда я ничего сакрального в нашей связи не чувствовала. Ну отдались друг другу. Ну подходим друг другу. Ну любим. Все, как у всех, хотя, конечно, в груди теснит и слезу вышибает. И все-таки считала, что зря он разводит глубокую философию на довольно мелком месте. Я тогда еще не знала, что Зацепин зрит в корень, и сказала: «Я чувствую, как ты», – чтобы только его не огорчать.
Нам с Ленечкой тогда было по семнадцать лет, но рядом с одноклассниками мы чувствовали себя чуть ли не супружеской четой. Ленечка был уверен, что мы подадим документы в загс сразу, как только обоим исполнится по восемнадцати. Я тоже думала, что выйду за него замуж, если, конечно, не разлюблю. Зацепин был уверен, что не разлюбит никогда, а я вполне допускала для себя такую возможность. Некоторые сомнения в необходимости нашей с ним женитьбы меня все-таки одолевали, и одно из них было следующего порядка: жизнь только начинается, всякое еще может случиться, а я со школьной скамьи так и сиди подле Ленечки? А вдруг мне доведется встретиться с каким-нибудь английским лордом, который станет умолять меня составить счастье его жизни? Но это я сейчас так гладко формулирую свои сомнения. Тогда все это теснилось глубоко в подкорке, а сознание было занято одной только любовью.
Почерневшая от безответной любви Наташа Ильина приходила ко мне извиняться и каяться. Она говорила, что видела ту кошку, на которую попала кислота из пробирки.
– У нее бок прожжен до мяса и гниет, – содрогаясь, признавалась Наташа. – Я благодарна Ленечке, что он меня остановил, иначе…
– Что иначе? – мстительно спрашивала я, и этот мой вопрос был таким же жгучим, как концентрированная серная кислота.
– Иначе… я не смогла бы жить дальше…
– Неужели покончила бы с собой? – продолжала жечь ее вопросами я.
– В-возможно, – кивала головой Наташа, и я видела, что она говорит правду. – И вообще… если ты не просто так… Если любишь его по-настоящему… Ты по-настоящему?
– Да мы с Ленечкой, если хочешь знать, уже давно муж и жена… перед Богом, – гордо сказала я где-то вычитанную фразу.
– Да… – опять закивала головой Наташа, мелко-мелко, как игрушечный болванчик. – Я поняла…
– Поняла?!
– Конечно… Я раньше не знала, что это сразу делается заметным…
– Что? – испугалась я. Уж не округлился ли у меня животик? Дети в мои планы никак не входили.
– Ну… то, что люди уже… ну как ты сказала… В общем, муж и жена…
– И по каким же признакам ты это определила? – встревоженно спросила я, потому что мне не хотелось бы, чтобы характер моих отношений с Ленечкой так же легко определили бы родители обеих сторон.
– Не могу я назвать признаки, – прошелестела Наташка. – Я это чувствую, потому что…
– Почему?
– Ты сама все знаешь, Рита. Я люблю Ленечку… и потому чувствую, но… если у вас все серьезно и, главное, взаимно, то не стану вам мешать…