Рубиновая звезда (сборник)
Шрифт:
— Ну хорошо, поедемте, — он взял шляпу и трость. — Только, пожалуйста, чтобы после ужина тотчас обратно…
Выползов, поддерживая профессора под локоть, спустился с ним по лестнице. Зеленая «Победа» ждала их у подъезда. Выползов сел за руль, Кристева посадил рядом с собой.
— Мигом домчим! — продолжал болтать он, поворачивая баранку, — Для такого почетного гостя…
Машина легко одолела подъем и понеслась по шоссе, оставляя справа и слева гостеприимные огоньки здравниц.
С четверть часа прошло в молчании. Потом заскрипели тормоза и «Победа», свернув с гудронированного полотна, начала спускаться по узкой тропе. Впереди чернели какие-то бесформенные громады,
— Где мы едем? — опросил Кристев. Он вспомнил мертвенный взгляд незнакомца, и ему снова стало не по себе, зябко, жутко, будто и впрямь рядом сидел оборотень, каким в болгарских деревнях старухи пугают ребят. Какое-то смутное подозрение овладело им; наигранной, фальшивой казалась угодливость Выползова, так несвойственная советским людям, с которыми до сих пор встречался Кристев.
— Где мы? — повторил профессор.
В этот момент машина остановилась.
— Неужели бензин кончился? Вот незадача! — сквозь зубы сказал Выползов. — А ведь совсем пустяки осталось. Глядите! — он выключил фары. — Вон санаторий, за этим камнем…
Кристев, нагнувшись к окошечку, вглядывался во тьму. Внезапно его шею туго охватила согнутая полукольцом рука спутника. Мягкая, влажная масса легла на лицо. Он вдохнул тошнотворно-сладкий, лекарственный запах, рванулся и потерял сознание…
Глава I
ЦАРЬ МИДАС
В большой комнате, стены которой внизу были отделаны панелями из мореного резного дуба, а вверху затянуты обоями из тисненой кожи, в мягких креслах сидели два человека. Один был глубокий старик, другой — отлично одетый пожилой джентльмен. Зеленые шторы затеняли высокие окна, и это создавало в комнате приятный полусвет, а специальные аппараты поддерживали в ней неизменно ровную, тепличную температуру.
Нельзя сказать, чтобы комната эта отличалась роскошной обстановкой. Самым ценным здесь были несколько полотен старых голландских и испанских мастеров на стенах. Впрочем, все, что вдохновляло и волновало великих мастеров кисти, создавших эти картины, оставляло обоих собеседников глубоко безразличными. Картины висели здесь лишь потому, что были баснословно дороги.
У старика было множество комнат, домов и вилл, отделанных куда роскошнее. Желтая пресса, захлебываясь, расписывала его загородный дворец, для которого была ограблена чуть ли не половина Европы, его калифорнийское имение, его зимние сады с тропическими, растениями, собственные пульманы, яхты, самолеты и многое другое, на что старик в свое время растрачивал созданные народом богатства. Но все это теперь было не нужно ему, точнее сказать — бесполезно, ибо Дюран — виднейший представитель династии знаменитых Дюранов, одного из самых богатых семейств в стране, находился в последнем градусе дряхлости. Он не был болен, нет — просто преждевременно сошел на ту ступень человеческой жизни, которая предшествует смерти.
Когда-то это был широкий в кости, хорошо упитанный человек. То, что сидело теперь в кресле, представляло только пародию на прежнего Дюрана, сделанную, казалось, злым карикатуристом. Это было существо дряблое и согбенное, с редкими клочьями седых волос на ссохшемся черепе, мутным взглядам запавших глаз и бесцветными губами. Тело съежилось, мышцы почти утратили способность сокращаться, рост уменьшился на треть, и ни грелки, ни шелковый халат на драгоценном гагачьем пуху уже не в силах были согреть его кровь, все медленнее и медленнее обращавшуюся в жилах. Несмотря на вставные челюсти, он неимоверно шамкал и к тому же часто забывал предмет разговора. Поэтому беседовать с ним было истинным
— Да! — думал он, глядя на Дюрана. — Твои миллиарды уже не в силах спасти тебя… царь Мидас!…
Он сравнивал Дюрана с мифологическим царем, который был наделен даром превращать в золото все, до чего бы не прикоснулся. Мидас оказался обреченным на голодную смерть, ибо золотом становились даже подаваемые ему кушанья, даже хлеб. Такая же, примерно, участь ожидала Дюрана с его несметными богатствами. Процесс еды превратился для него из наслаждения в пытку, желудок зачастую не в силах был переварить даже те ничтожные количества пищи, которые требовались для поддержания жизни.
«Человек с обыденной внешностью» — с такой подписью опубликовал как-то иллюстрированный журнал портрет отлично одетого джентльмена. В самом деле, ничего бросающегося в глаза не было в его облике, коротко подстриженных седеющих усах, стандартных очках и трубке, в его костюме. Однако при столь заурядной внешности человек этот был наделен большой, странной и опасной властью: он держал в руках нити огромной разведывательной системы, которая, по подсчетам сведущих людей, насчитывала тысячи тайных сотрудников, рассеянных по всему миру и вооруженных всеми средствами шпионажа — от традиционных кинжала и яда до последних новинок, вроде пластической взрывчатки и микропленки, которую можно скрыть под почтовой маркой на конверте. Человек этот состоял личным консультантом президента по проблемам разведки и, что, пожалуй, важнее, — советником самого Дюрана.
…Дюран, наконец, медленно поднял веки. Губы зашевелились, и он зашамкал без всякой связи с темой прерванного разговора:
— …Угодливые улыбки… деланное участие… но они лгут! Все лгут — наследники, родные… они ждут моей смерти… А я… хочу жить… Слышите, Фрэнк!… Любой ценой…
Тот, кого Дюран называл просто по имени — Фрэнком, с вежливым безучастием выслушивал эти сетования.
— Старая песня! — говорил он себе.
Жалобы Дюрана были прерваны появлением третьего лица. Вошедший поклонился Дюрану и, пожал руку джентльмену с обыденной внешностью.
— А! Современный доктор Фауст! — слегка иронически приветствовал его Фрэнк. — Милости просим!
«Современный Фауст» походил скорее на мясника: это был грузный мужчина с лицом, наспех выкроенным из куска сырой ветчины, с тяжелой одышкой и грубыми замашками политического дельца.
Сопя и отдуваясь, он подошел к столику, находившемуся около кресла Дюрана, взял один из пузырьков и, встряхнув, многозначительно посмотрел на свет.
— Принимали?
Миллиардер вяло покачал головой.
— Все это… ерунда… эти сиропы… Дайте, — он умоляюще взглянул на «современного Фауста», — дайте вашего… лекарства, Дан…
— Стоит ли? — поморщился Дан.
— Да… я хочу…
— Смотрите. Я предупреждал вас! Вы потом будете чувствовать себя еще хуже.
— Все равно… я прошу, Дан… полчаса жизни…
Дан достал из кармана плоский футляр, в котором находились шприц и хрустальный флакон с опаловой жидкостью. Состав этого лекарства был известен ему одному. Наполнив шприц, он обнажил дряблую, безжизненную руку пациента и сделал впрыскивание.