Рубиновое ожерелье
Шрифт:
Тут Лайам попал в точку. Заметив искру интереса в глазах Эмелайн, он улыбнулся.
— Я принесу не только список адвокатов, — сказал Лайам, — я также принесу вам путеводитель по городу.
Эмелайн не нашла что возразить на такое заманчивое предложение. Да и слишком многое случилось за последние три дня. Она устала. Ей нужно было время, чтобы все обдумать как следует. Отъезд из дома, ее неожиданный брак. И затем сразу вдовство, путешествие в Лондон и шок оттого, что она потеряла работу, на которую так рассчитывала. Все эти события были слишком серьезны, и у нее уже не оставалось сил,
Она кивнула и ответила:
— Как вам будет угодно, сэр. Я останусь, пожалуй, на несколько дней.
Лайам поцеловал ей кончики пальцев и пожелал спокойной ночи. Он смотрел, как она шла в сопровождении экономки вверх по лестнице.
Когда Эмелайн скрылась из вида, Лайам взял шляпу и перчатки, а затем сунул в руку дворецкому несколько гиней.
— Смотрите, чтобы ее светлость ни в чем не нуждалась. И подайте ей ужин в комнату, — приказал Лайам.
— Да, милорд.
Дворецкий положил золотые монеты в карман почти не глядя, но его голос явно потеплел.
— Я вернусь завтра, Тернер, и если ты обнаружишь непомерные счета под дверью, то я попрошу заняться этим делом своего адвоката. Пусть леди Сеймур не беспокоят долги моего кузена.
Легкая улыбка мелькнула на губах дворецкого.
— Все будет как вы хотите, милорд.
Примерно через два часа Лайам вошел в свою библиотеку в Уиткомб-холле.
При полной луне путь в пятнадцать миль был нетруден. Но Лайам провел в дороге почти весь день и был счастлив оказаться дома. Однако уже через несколько минут его все-таки потревожили. Он приказал, чтобы ему принесли сандвичи и чего-нибудь выпить. Затем достал из кармана кожаный футляр, который Эмелайн дала ему вчера. Лайам только стал рассматривать ожерелье — точную копию того, что лежало у него в сейфе, — когда кто-то постучал и вошел в комнату.
— Майор, — без всяких предисловий начал камердинер, — вы приехали как раз вовремя. У нас тут просто буря в стакане воды. И женщины не хотят ничего слышать.
Лайам выругался. После чего Феликс Харви немного даже расслабился. Небольшого роста, крепкий ординарец Лайама был стоек в сражениях, но не выносил женских слез.
— Что случилось? — спросил Лайам. Он убрал футляр в карман сюртука, сел в кресло и скрестил длинные мускулистые ноги.
— Нельзя войти в дом, — буркнул Лайам, — как уже что-то не так!
— Вы совершенно правы, сэр.
Не спрашивая разрешения, слуга присел на край стола. Харви был готов изложить хозяину, что же происходит и доме. Лайам не обиделся на вольность камердинера. Феликс Харви был джентльмен из джентльменов. Сероглазый ординарец не раз спасал Лайама от смерти.
Если бы не бесстрашный Харви, то лежал бы сейчас Лайам в сырой земле. Харви не только вытащил майора с поля боя под Тулузой, но и нес его на себе много миль, пока не нашел врача, которого заставил угрозами и уговорами вытащить пулю из раны Лайама. И это Харви ухаживал за ним, когда Лайам валялся в лихорадке и был на волосок от смерти. Долг платежом красен. Лайам дал ординарцу карт-бланш — дом, дело, пожизненную пенсию — ему стоило только сказать. Но Харви выбрал службу у майора.
— Я едва успел войти, — начал ординарец своя рассказ, вернув Лайама к новой
— Что-то случилось с моей сестрой? — Лайам резко выпрямился, забыв про усталость.
— Не с ней. Это миссис Персимон Фейс [1] . Она сломала ногу, или, как она говорит, конечность, будто их у нее три, а не две, как у всех людей.
Немного отвлекшись таким образом, ординарец продолжал:
— И угораздило же ее! Мисс Кордия очень расстроилась, майор.
1
Персимон Фейс (Persimmon face) — лицо цвета хурмы.
Лайам только успел сообразить, какое именно несчастье обрушилось на пожилую компаньонку, когда дверь распахнулась, и в комнату вбежала его сестра.
— Лайам! — воскликнула она. — Харви сказал тебе, что случилось с миссис Пратт? Что она… она…
Как хороший брат Лайам позволил сестре броситься в его объятия. Решив, что его костюм и воротничок и так уже испорчены навсегда, он крепко прижал к себе молодую леди. Крепче, чем раньше прижимал Эмелайн. Лайам дал сестре хорошенько выплакаться. Затем он усадил ее напротив себя и попросил рассказать, что, собственно, произошло.
— Миссис Пратт действительно сломала ногу или только растянула связки? — спросил он.
Мисс Кордия Уиткомб вытерла симпатичный носик малюсеньким белым кружевным платочком, а затем поведала брату свою версию печального инцидента и его последствия.
— Это не растяжение, — сказала она. — Каким-то непонятным образом миссис Пратт оступилась на последней ступеньке лестницы и упала. Сломана голень. Доктор Винсон наложил ей гипс, дал настойку опия и уложил в кровать. Он сказал, что миссис Пратт должна лежать, по крайней мере, две недели.
— Ну да! — хмыкнул ординарец. Только никаких «должна». Миссис Прюн-Пусс [2] может пролежать на кровати еще двадцать лет с громадным удовольствием, не вставая, и это точно, не будь я Феликс Харви! И если вы спросите меня, так я вам отвечу, что она специально изобрела хороший предлог немного отдохнуть. Это для нее отличный шанс. Не надо никуда выезжать с молодой мисс, не надо носиться по городу с утра до вечера. Я думаю, майор, что в ее возрасте она, конечно, уже устала, и…
2
Prune-Puss — красно-лиловая киска.
В это время в комнату вошел лакей, неся на подносе сандвичи и пиво. Поставив поднос на маленький столик рядом с Лайамом, слуга спросил:
— Что еще изволите, милорд?
— Милорд! — повторила эхом сестра. — Как это интересно звучит!
Затем, словно вспомнив, она сказала:
— Когда я получила твое письмо, в котором ты сообщал о смерти кузена Амброуза, миссис Пратт сказала, что мы должны повременить с этим сезоном, пока не пройдет время, приличествующее трауру.
И она воскликнула: