Рублевка: Player’s handbook
Шрифт:
Приехав с Кавказа в Москву, свою жизнь на Рублевке Григорий начал с того, что подыскал место, похожее на Домбай, по которому тосковал. В деревне Лайково ландшафт показался Григорию сродным кавказскому — холмы, перелески. А когда встал вопрос, какой дом строить, Григорий выдвинул жизнеспособную легенду: дескать, дом — это просто, у бедного человека должно быть что-то типа шалаша с костром, у состоятельного — плюс-минус шале с камином. И построил шале с камином, ориентируясь на лучшие альпийские образцы.
Теперь трудно представить, какая в 90-х это была архитектурная революция. Тогда главным рублевским декоратором являлся некий Рубашкин [7] . Он оформлял дома так, чтобы одна зала в древнеегипетском стиле, другая — в древнегреческом,
7
Дмитрий Рубашкин, архитектор, дизайнер и декоратор, ныне работающий в Омске. Прим. ред.
8
Этот принцип декорирования помещений позаимствован автором у архитекторов русского модерна. В этом стиле работал, например, Ф. О. Шехтель. Прим. ред.
9
Румянцевский музей ныне известен как ГМИИ им. А. С. Пушкина (Москва). Основу коллекции составляют слепки с известнейших скульптурных произведений, однако в настоящее время на экспозиции и в фондах имеется множество подлинников. Прим. ред.
Тут-то и появились шале с камином по рецепту Григория Масленникова. И несколько лет Григорий с продюсируемыми им домами был нарасхват — ровно до тех пор, пока не застроились холмистые окрестности Лайкова. На равнинной части Рублевки альпийские масленниковские шале смотрелись не менее глупо, чем рубашкинские экзотариумы. Сидя на «Веранде у дачи», глядя в окно на строящееся напротив швейцарское шале, отчетливо понимаешь: с этим шале Жуковка не станет выглядеть Гштаадом. Наоборот, шале подчеркивает, что Жуковка не Гштаад. Российская грязь под колесами роллс-ройсов и ягуаров еще заметнее. А Григорий Масленников сетует на вымирание эксцентричных рублевских фриков, которым то часовню подавай, то шале, то мощи. Все усреднилось, и рублевские домовладельцы выстроились в подобострастную очередь — копировать западные образцы.
16. Одним из первых людей на Рублевке, придумавших образцово-показательную жизнь на европейский манер, был сосед Григория по Лайкову водочный производитель, торговец дорогими напитками и банкир Рустам Тарико. Рустаму чуть ли не первому на Рублевке пришло в голову, что образ жизни (рублевское словечко — лайфстайл), если афишировать его и тиражировать, может стать такой же реликвией, как дом, машина или кремлевский пропуск. То есть может придать человеку могущество. Чуть ли не с Рустама первого начался в России персональный пиар, создание имиджа не для какой-то конкретной цели, а впрок. Имидж, как выяснилось, всегда можно применить для укрепления своего общественного положения, развития своих проектов, роста своего бизнеса, приближения к деньгам и власти — одним словом, применить для «прокачки», как выражаются геймеры, называющие «прокачкой» прохождение уровней игры и совершенствование разных полезных качеств своего игрового персонажа.
«Что ж такого? — как бы говорил Рустам каждым своим поступком, вернее, каждой журнальной заметкой о его поступках, каждым телевизионным сюжетом. — Живу европеец европейцем. Принят в высшем европейском обществе. Дружу с европейской элитой…»
Чуть ли не первым из новых российских богачей Рустам стал всерьез тратиться на создание своего имиджа, причем — надо отдать ему должное — делал это без скупости, с недурным вкусом и некоторой даже изобретательностью. По совету грамотных пиарщиков окружал себя журналистами и деятелями культуры, если культурой называть популярную
Здесь, на обывательском уровне, деньги синонимичны свободе. Получая деньги, человек не чувствует себя обязанным делать что-нибудь сверх указанного в контракте. Не должен сочувствовать, соучаствовать. Закончил работу и ушел. Человеку, оперирующему деньгами, плевать на реликвии. И потому Рустам Тарико расплачивался со своей клиентелой маленькими реликвиями успешной жизни: путешествиями, ночами в дорогих отелях, морскими прогулками. Он снял, а потом и купил виллу на Изумрудном Берегу Сардинии, нанимал самолет, сажал туда веселую компанию журналистов, сотрудников своей фирмы и бывших своих подруг — да и вез их всех на море. Там селились в гостиницах «Порто Черво» и «Кала ди Вольпе», валялись на пляже, пили розовый «Крюг», ели омаров, приготовленных по особому местному рецепту, и катались на быстроходных лодках, до которых Рустам был большой охотник. Разумеется, за все, включая напитки из мини-бара, платил Рустам, а толпы журналистов жили вокруг него паразитами.
Однажды в этой компании веселых и остроумных паразитов оказался и я. Причем в такой момент, когда Рустам устраивал в Порто-Ротондо гонки на быстроходных морских лодках, которых у него к тому времени имелось уже, кажется, три штуки. Я спрашивал его: зачем все это? Зачем покупать лодки, участвовать в гонках, устраивать гонки? Рустам отвечал, что ведь в Европе не принято жить на море и не участвовать в морской жизни. Он говорил об этом, как о чем-то само собой разумеющемся, и так, будто действительно существует какая-то морская жизнь, а не просто богатые люди от нечего делать покупают себе быстроходные катера и гоняют на них между Сардинией и Корсикой.
Съехалось много гостей. Однажды вечером, когда мы пили (куда только влезало?) шампанское перед ужином, за столик к нам подсел познакомиться экс-чемпион мира по этим самым гонкам на катерах Гвидо Капеллини. Оказался симпатичным крепким парнем, который ни про что, кроме катеров, говорить не способен или не хочет. Подсел и пожилой человек, производитель лодок, у которого Рустам — любимый клиент.
А на следующий день состоялись соревнования. И как-то так были придуманы правила, как-то так согласно этим правилам сочетались гонки с навигацией, что победил не Гвидо Капеллини, как ожидалось, а Рустам Тарико. Рустама поздравляли, он скромно принимал поздравления и на радостях устроил большой праздник в Порто-Ротондо с салютом и каким-то проходимцем в красных мокасинах, про которого следовало знать, что он известный артист.
А еще через день за обедом, когда стайка московских журналистов собралась вокруг Рустама и заливала свое подобострастие розовым «Крюгом», помощница банкира принесла главное в Италии спортивное издание Gazzetta dello Sport. Там соревнованиям в Порто Ротондо посвящалась целая страница. Разъяснялись хитроумные правила, описывались ходовые характеристики гоночных лодок, улыбался на фотографии, поднимая кубок над головой, победитель Рустам Тарико, про которого сказано было, что он возрождает забытую на Сардинии морскую жизнь. Журналисты передавали друг другу газету и кивали с пониманием. Каждый готовился написать в свое издание про Рустама Тарико, который здесь, в Средиземноморье, практически свой.
Из сидевших тогда за столом итальянский знали я и Рустам. Но и прочие журналисты были не безъязыкие: по аналогии с английским или французским в состоянии были разобрать поверх газетной полосы заметную надпись «На правах рекламы». Но Рустам молчал об этом, и мы все молчали.
На самом деле Тарико прекрасно понимал, что никакой он здесь не свой. Что никакой морской жизни на Сардинии отродясь не бывало, поскольку остров населен скотоводами, а не моряками. Что северный берег, бедный пресной водой, вообще пустовал, пока в 60-е годы не пришли арабские нефтяные нувориши и не понастроили искусственных вилл и искусственных улиц с бутиками. Что Гвидо Капеллини нанят за деньги. Что владельцы спортивных лодок согласились участвовать в соревнованиях, потому что Рустам взял на себя оплату морских развлечений днем и банкета в Порто Ротондо вечером.