Рублевка
Шрифт:
Глава 7. Когда электричество смотрит в лицо
– Что разорался, Корнилов? Я это. Стук.
Юрию, наконец, удалось просунуть наружу голову и плечи. Степан встречал его стоя на коленях. Вокруг была разбросана свежая земля.
– А я услышал, что ты тут роешь. Ну и подмогнул, а то бачу: ты як той кот – чуеш молоко, та в кувшин голова не влазит.
Юрий выбрался наружу целиком, отряхнул налипшую на одежду землю, проверил автомат и в изнеможении опустился на землю. Бамбуло наоборот встал, принялся поправлять свою перевязь.
– Лемуры?
– Пока не слыхать и не видать. Отвязались. Видать пары гранат с них хватило. Отбились. Куда дальше?
– Хотел бы я знать…
Взошедшую луну
Юрий встал. Он знал куда идти. К черту дома и подвалы. Думаться будет лучше на открытом месте с хорошим обзором. По крайней мере, с невысокого кургана у стелы они увидят всех, кото захочет полакомиться человечиной в эту крайне неудачную для прогулок ночь.
Корнилов вытянул руку.
– Передохнем там.
Стук не стал вступать в дискуссию. Лишь пожал плечами и двинулся вслед за Юрием. Пробираясь между автомобилями Корнилов почувствовал легкое покалывание во лбу. Сначала не обратил на него внимания, списав на усталость и треволнения. Однако игла, упорно буравившая лоб, продолжала свою работу. Боль сосредоточилась в одной точке. Игла раскалилась. Юрий потер лоб через резину. Не помогло. Подобное с ним уже случалось в далекой юности. Титановая пластина, заменившая часть лобной кости, чутко реагировала на магнитные бури и смену погоды. Может, собирается дождь или начинается гроза? Это было бы логическим продолжением всех беспокойств. Юрий поднял глаза к небу. Там вроде ничего не изменилось. Такое же размытое пятно луны, в окружении клочьев туч.
В новом мире прогнозы были делом сложным и неблагодарным. Полный бардак. Снег валил, когда ему вздумается, солнце светило через пень-колоду. В прежние времена у мошек накануне дождя от влаги набухали крылья и они опускались к земле. Ласточки соответственно, следовали за ними, а люди раскрывали зонты. Все проще простого и доступно любому, кто хоть раз открывал «Природоведение» за четвертый класс. А сейчас… Скажите на милость, где взять ласточек? За кем прикажете наблюдать? За птеродактилями, которые парят в небе над Москвой, высматривая добычу? Не выйдет. Не сработает примета. Сам окажешься в роли мошки.
Юрий и Стук поднялись на холм. Катала сразу бухнулся на пятую точку, прислонившись спиной к стеле. Корнилов садиться не стал, хотя ему тоже очень этого хотелось. Справится с болью, отвлечься от нее можно было лишь с помощью ходьбы. Юрий прогулялся вокруг памятника. Попытался прочитать надпись на памятной доске, вделанной в облицовку из серого гранита. Буквы стерлись. Различить можно было лишь две цифры – четверку и ноль. Сорок. Чего? Бакинских комиссаров было двадцать шесть, гномов – семеро, а стульев – двенадцать. О чем должна была напоминать москвичам стела? Судя по кругляшу ордена с облупленной позолотой – о достижениях, которых удалось добиться, шагая по ленинскому пути. Так и не выдумав ни одной приличной версии, Юрий вернулся к Стуку и уселся рядом. Полчасика на отдых и – в путь-дорогу.
– Слышь,
– В третьем поколении. Можно сказать – коренной. Дед когда-то сюда из Рязанской области переехал. В Константиново жил. А батя уже здесь учителем работал.
– Константиново, Константиново, – задумчиво пробормотал Степан. – Где-то это название я уже слышал.
– Еще бы. Есенин оттуда.
– А-а-а…
Корнилов улыбнулся. Судя по «а-а-а» фамилия великого русского поэта пришельцу с «вильной Украйны» мало о чем говорила.
– А ты, Степан, учился где-нибудь?
– А як жа ж? Восемь классов. Потом на тракториста поступил. Самая востребованная в наших краях профессия. Жито сеять собирался. А ты?
– У меня сложнее. Как-то вышло, что весь наш род по литературной части пошел. Отец – учитель, мать – библиотекарь. А я три курса на филфаке МГУ отбарабанил…
– Ого! Стишки писал?
– Ну и стишки тоже.
– А растяжки где ставить наловчился? Тоже на филфаке?
– Метро всему научит.
– Это точно. Станешь тут… И коваль, и швец, и на дуду грец…
Корнилов мысленно упражнялся в переводе нового перла Стука на русский язык, но добрался только до коваля-кузнеца. Что-то на доли секунды заслонило луну. Над площадью мелькнула черная тень. Юрий и Степан одновременно подняли головы. Ничего. Наверное, луну заслонила туча. Вокруг все было спокойно. Стих даже ветер. Зато боль усилилась. Казалось, что титановая пластина в черепе вибрирует. Что-то произошло, происходило или должно было произойти. Корнилов положил руку на приклад автомата. Видимых причин для беспокойства не было, но интуиция подсказывала – они здесь не одни. Юрий вертел головой по сторонам, пока его взгляд не остановился на ржавой, накренившейся к земле трубе. Крепившаяся к ней рама биллборда валялась внизу. На первый взгляд эта конструкция ничем не выделялась на общем фоне развалин. Однако Корнилов очень быстро понял, почему именно труба привлекла его внимание. Все дело было в едва заметном ореоле. Он голубоватым ручейком стекал по трубе на раму и расплывался по земле фосфоресцирующей лужицей. Лоб заболел еще сильнее. Эта боль, казалось, каким-то непостижимым способом была связана с голубым свечением. Юрий привстал, ткнул Стука локтем в бок.
– Смотри!
Степан даже не шелохнулся. Он смотрел, но вовсе не туда, куда указывал ему Корнилов. Юрий проследил за его взглядом и тоже поднял голову вверх. На вершине стелы, обхватив лапами звезду, сидел птеродактиль.
Корнилов не раз слышал о властелинах ночного неба, грозных и беспощадных убийцах, выросших на развалинах. Видеть птерозавра воочию довелось впервые. Монстр наклонил голову, увенчанную темно-желтым костяным гребнем. Красные глаза вперились в людей. Птеродактиль изредка, лениво взмахивал перепончатыми крыльями. Очевидно для того, чтобы удержать равновесие. Массивный, похожий на ножницы клюв приоткрывался и захлопывался с тихими, но внушающими почтительный ужас щелчками. Тень, мелькнувшая над площадью, была тенью птицы-ящера. Он пролетел и опустился на звезду бесшумно, а теперь уже не пытался скрыть ни своего присутствия, ни интереса к добыче.
– Говорили, балакали – сели та й заплакали! – тихо произнес Стук. – Что делать будем, Юра?
– Пока – ничего. Не дергаемся, ждем…
– Чего? От Бога подсрачника?
– Спокойствие, Степан. Только спокойствие.
Раз уж ты заговорил словами Карлсона, не забудь добавить, что птерозавр, сидящий на обелиске – дело житейское. Корнилов оторвал взгляд от птеродактиля. Посмотрел на остатки биллборда. Там тоже что-то назревало. От лужицы поднялся конусовидный отросток. Качнулся. Изменил цвет с голубого на оранжевый и, превратившись в шар, размером с футбольный мяч, оторвался от земли. Юрий понял, о чем предупреждала его ноющая боль старой раны. Шаровая молния. Смертоносный сгусток то ли плазмы, то ли атмосферного электричества.